Любовь и Гниль: Сезон 1 (Эпизоды 7-12) (ЛП)

Я давно не разговаривала, и в горле у меня пересохло и першило, когда я выдавила слова изо рта. Моя грудь сжалась от значимости этого конфликта, задыхаясь от надвигающегося исхода и неизбежного катастрофического пути, на который нас толкнули.

— Это не в моей власти, Риган, — спокойно ответил он.

В бункере с ним было тепло. Он позволил проявиться своей личности, проявиться своим лучшим чувствам, и его душа вышла из укрытия. Но теперь всё это исчезло. Он снова был отстранённым, чужим и холодным. Это был тот парень, который напугал меня в Колонии. Это был человек, который превратится в своего отца и будет совершать невыразимые поступки во имя большего блага, которое на самом деле вовсе не было добром.

— Это не так, — возразила я.

— Риган, — начал он низким, интимным голосом.

Его слова нахлынули на меня с таким намерением и такой яростью, что, казалось, от него исходила вибрация.

— Отступи.

— Я не отступлю, — настаивала я. — Ты начал это. Тебе нужно закончить это мирно. Или люди умрут. Возможно, ты умрёшь. Это закончится не так, как ты хочешь, Кейн. Прими это сейчас и спаси хоть малую толику уважения, которое я испытывала к тебе.

— Не твоё дело вмешиваться, — отчитал меня Матиас. — Тихо, маленькая девочка. Пусть взрослые поговорят.

Это оскорбление возмутило меня больше всего на свете. Потому что, «хорошо, может быть, я начала это ужасное путешествие маленькой девочкой, может быть, я всё ещё тонула в подростковом возрасте и незрелости», но за два года, прошедшие с тех пор, как зомби вторглись в моё счастье и покой, я выросла. И не только физически. Да, где-то в этом году я вступила в новое десятилетие жизни и отказалась от последних подростковых лет. Но также и во всех других смыслах этого слова я была взрослой. Я сама о себе заботилась. Я ежедневно принимала решения о жизни и смерти. И хотя я всё ещё совершала ошибки, я могла признать, что я не была совершенна, далеко не так, и я могла учиться на своих действиях. Но более того, я влюбилась.

Возможно, это был не самый сильный аргумент при обсуждении моей сомнительной зрелости, но для меня это кое-что значило. Я позволила сильным, всепоглощающим, контролирующим эмоциям вернуться в мою жизнь после многих лет веры в то, что они мертвы и похоронены за тысячи миль под моими ногами. Я впустила другого человека в святилище своего сердца, позволила ему войти в меня и увидеть меня во всех возможных ракурсах — хороших или плохих. Я открылась и поддалась доверию к нему, надеясь на будущее с ним… веря в него.

И это состарило меня. Не в морщинистом, седовласом, с обвисшими сиськами смысле этого слова, а в старом, не столь циничном и мудром смысле этого слова.

Это сделало меня зрелой, это сделало меня взрослой, способной вести взрослые дискуссии.

Теперь я могла бы сидеть за столом для взрослых. Я могла бы вести глубокие, содержательные беседы о политике и религии. Я могла бы сама решить, называть ли это ерундой или увековечивать манипуляции на благо всего общества.

И, чёрт возьми, это была полная чушь.

И я собиралась сказать об этом ему.

— Ошибаешься, — прорычала я. — Ты собираешься привести в движение события, которые нельзя отменить. То, что ты делаешь, ошибка. Ты не можешь править железным кулаком, Матиас — ни своей семьёй, ни своей Колонией. В целом, мы не готовы к периоду подавляющей власти, не говоря уже о злых диктаторах. Это человечество не похоже на предыдущее. В нас осталось достаточно сил и борьбы, чтобы справиться с одним врагом и только с одним врагом. Этого не может быть между друг другом. Мы хрупки, потеряны в боли от потери близких и каждой системы убеждений, которую мы когда-то разделяли. Цивилизация превратилась в руины, и ты не можешь просто врываться сюда и требовать, чтобы люди заменили обломки своих убеждений тобой. Во-первых, ты — зло. Во-вторых, ты, очевидно, не учитываешь их интересы! Человечество никогда не было более хрупким и уязвимым. Как ты смеешь манипулировать нашей свободной волей с помощью своей властной тирании.

Эта патриотическая речь была встречена молчанием. Я почувствовала, как окружающие меня мальчики объединились в непоколебимой солидарности. Они выпрямились, они держали оружие более сосредоточенно, они чувствовали призыв защитить эту хрупкую, неуловимую часть человечества, так же, как и я.

Люди Матиаса хранили молчание, но не потому, что чувствовали, как в них поднимается какой-то великий инстинкт. Нет, они неловко заёрзали и укрепили своё оружие, потому что не были способны думать самостоятельно или находить правду в моих словах.

Они купились на ложь и пропаганду, которую их бесстрашный лидер извергал, как словесную Чёрную чуму.

Взгляд Матиаса неохотно, быстро скользнул с Гейджа на меня на несколько секунд, но затем всё же остановился на мне с разочарованной решимостью.