Любовь и голуби (сборник)

– По правде говоря, мне надоело в театры ходить. Я знаю, что принципиально нового в театре не увижу. Жаль стало времени. Хотя ты вот спросила, что я делаю? А я лентяйничаю, бездельничаю. Но такое блаженство в моей обломовщине! Сижу на диване, смотрю в окно. Жду, когда придет вдохновение и силы, чтобы себе самому сформулировать. Тогда уже выльется на бумагу.

– Я недавно посмотрела в Театре Ермоловой замечательный спектакль по твоей пьесе «Саня, Ваня…». Только у них название другое: «Не для меня».

– А ее многие ставят, и под разными названиями. Я сам поставил в Черемхове, назвал «Веселая вода печали». Это история моих дедов и бабок. Я, когда писал, даже не думал, что она так хорошо пойдет. Пьеса опубликована в «Современной драматургии» в 2005-м, и только спустя два-три года начала раскручиваться. Я видел по ней два спектакля, и оба замечательные: в новосибирском «Глобусе» поставила Марина Брусникина, в Театре Ермоловой – Вадим Данцигер. Знаю, что поставлена в Перми. Сейчас в Коми-Пермяцком театре идет, и так удачно, мне звонили разные люди.

– Я видела только московский спектакль Вадима Данцигера, и он меня по-настоящему тронул. Жаль, что он идет тихо, о нем мало написано, хотя зал был полон и зритель принимал очень хорошо. Такая простая и мощная история семьи, рода, глубоких отношений. Ты, Володя, мастерски пишешь любовные сцены, я это по всем твоим пьесам чувствую. Так написать супружескую постельную сцену, как ты, больше никто не может! Но у тебя в пьесе она начинается за кулисами, зрителю слышны только голоса, а Вадим вынес все действие на сцену. А если учесть малый зал – то прямо перед зрителем.

– Вадик мог бы «шлепнуться», но его спасло чувство юмора. Без юмора была бы пошлость. Чтобы написать любовную сцену, нужно иметь свое представление о любви, а не «в общих чертах».

– Ты как-то умеешь говорить о любви глубинной, годами проверенной. А сейчас в моде короткие отношения, секс, эротика. Для тебя любовь – чувство святое?

– Безусловно! Если метафорически, то подлинная Любовь такова, что можно зачать на расстоянии. Как Дева Мария. Если перевести на язык нашего жития, человек может испытать многое на расстоянии, не дотрагиваясь – только глядя в глаза. Помнишь встречу Штирлица с женой, когда они просто смотрят друг на друга и молчат? Хорошая любовная сцена.

– Володя, ты в Москве с 84-го года. А остался автором провинции. Пишешь только про провинцию. Почему?

– Я долго не мог разобраться в столичных правилах игры, жил с иллюзиями. Первым моим местом в Москве стал театр «Современник», там шла моя пьеса, туда меня взяли работать. Я был влюблен в творческих людей, в этот театр. Мне казалось, что и меня привечают, я принимал это за абсолют, верил. Я же вырос среди простых, искренних людей, которые что думают, то и тебе в лицо скажут. Не понимал, что здесь – это лишь форма поведения. Я видел, как некоторые меняли отношение ко мне, и не понимал, что это связано с положением на социальной лестнице. То от тебя отвернулись, то расточают ласки, заботы. Но это – в природе человеческой, не стоит на это очень сердиться.

– Со временем ты привык к столичным манерам?

– Во всяком случае, закалился. Перестало быть неожиданностью, когда бьют по голове и по душе. Мне достаточно той «кухни», которая у меня существует и помогает переварить, защищает, не позволяет разорваться душе.

– Какое время было у тебя самым тяжелым?

– Первый год в армии. Я в ПВО служил – противовоздушная оборона. Это был 1971 год. Самое тяжелое время и, как ни странно, самое ценное по опыту. По отношению к жизни, к боли. Оно много мне дало, и даже до сих пор иной раз, когда возникают трудности, я говорю себе: разве это трудности? Вон с чем справился тогда! Так что все во благо, и я понимаю: должен Жизни больше, чем она мне. И это не кокетство.

– Да ты счастливый человек!