Митя. Я со своей тоже в контрах. Она щас – туда, а я – туда. Она щас – там, а я щас – тут. Пусть помарафонит. Дома кто есть?
Вася. Людка.
Митя. Скажи ей, чтобы закусить вынесла.
Вася. Я сам. Еще Надюхе расскажет. Айда в стайку.
Митя. Режьте меня – ниче не понимаю. Я от своей кикиморы партизанюсь, ты ходишь виноватисся… Это че такое?
Вася. Дядя Митя, айда.
Митя. Скидай якорь! Хочу с соседом моим, голубой моей, вот тут выпить.
Вася. Голубей купил. Да она уж не сердится. Для страховки.
Митя
Ленька. Здрасьте.
Митя. Здоров, Алеха! Иди-ка сюда. Ты отца своего любишь? А?
Ленька. Нормально.
Митя. А соседа своего уважаешь?
Ленька. Ну.
Митя. Тащи закуску. Выпить хочешь?
Ленька
Вася. Леньк, стаканчики.
Ленька. Угу.
Митя. Во парень! Свез бы его в мореходку. Чем в лесной этот.
Вася. Он сам.
Митя. Ниче вы в красивой морской жизни не петрите.
Ленька
Митя. Где?
Люда из дома: Куда пошел? Иди ешь!
Ленька. У хлебного. К нам идет с мамкой.
Митя. Василь, срочно дислоцируемся.
Ленька. Стаканы нести – нет?
Митя. Не, не надо.
Айда к Филиппову.
Вася. Баню буду топить.
Митя. Токо не выдавайте меня.
Вася. Через огород, дядь Митя.
Митя. Все, скрываюсь.
Шура
Надя. Ой, погоди…
Шура. Че делать. Ну, не дал Бог-Господь детей. Так ить другу родилку не купишь, не сошьешь, у соседки не займешь.
Надя
Вася. Зачем?
Надя. Николая видели, Филиппова… Ой! Просил тебя. Порожняк пришел, а лебедка сломалась. Иди давай.
Вася
Шура. Кавалер мой недоделанный не заплыл, Василий?
Вася. Нет, не видал.
Шура. Добро бы трезвый, а то пьяный ведь. Прет буром, и все. Ка-ак разозлюсь я вся из себя…
Надя
Шура. Слушай-слушай. Давай, говорю, накуплю тебе ящик водки, садись, говорю, и пей. До усрачки напейся, чтоб на всю жизнь и чтоб больше в сторону-то ее не гляделось. Дак он ведь, гадина такая, покупай, говорит. Меня ажно затрясло всю. Ну, что под руку попало, тем и хлобыстнула паразита.
Надя. Чем?
Шура. Со страху сама чуть сердца не лишилась. Совок наш помнишь? Большо-ой, тяже-олый, ручка кована. Ну!
Надя. Дак ить так убить могла, теть Шура?
Шура. Ниче не знаю. Стою: руки отнялись, коленки ходуном ходят, и он молчит. Ну, думаю, щас упадет, может, ишо разок дрыгнется перед смертью, и – все.
Надя. Почему дрыгаться-то он будет?
Шура. В кино-то погляди. Там все артисты перед смертью дрыгаются. Как-то так…
Надя. У нас бабушка вроде тихо умерла. Я видела.
Шура. Дак ить и я не замечала, чтоб дергались. Холера их поймет. Тут – так, в кино – так, кому верить? Мой-то дурак такой артист, что перед смертью «барыню» отчубучит – и не удивляйся. Ну вот че я? А-а. Стоим мы. Я его тихонько туркнула. Че молчишь, говорю. Он голову опустил и аж до самого сердца достал. Я у его такого голоса ишо ни разу не слыхала. Такой голос… Тихий такой… Я заплакала. Ну.
Надя. Че сказал-то?
Шура
Надя. Уж под семьдесят скоро – все не навоюетесь.
Шура. Ага. Вот так. А мне с утра на картошку ехать… Филипповы подсобить просили. Как ехать – не знаю.
Надя. Придет, никуда не денется.
Шура. Ой, Надя, дай мне вашу лопату, а то наши тупые. Скоко уж не копали. Митька б наточил, дак его счас найдешь. Ищи-свищи.
Надя
Люда. Здравствуйте, баба Шура.
Шура. Здравствуй, Людонька, здравствуй. Никак не наглядюсь на тебя. Надя! Слышь, Надя!
Надя