Светлана. Еще немного и объявится. Вишь, целое поле угадала. Кочанок возьму, по листочку отброшу… Листочки отлетят – дитеночек сидит, в самой серединке. (Тихо смеется.) Поглядим? (Отнимает от земли кочан.) Убирай листья, не рви. Тихонько.
Порыв ветра доносит едва слышимый перезвон колоколов. Светлана и Саня осторожно снимают с кочана листья. После каждого листа Светлана снимает сапоги, затем телогрейку. Теперь она в белом легком платье, облегающем хрупкую фигурку. Наконец убирает с головы и шаль. Саня замер.
Вот и нашла. (Берет Саню за руку.) Не верили, но мы-то знали… Правда? (Садится.)
Саня встал рядом на колени.
Тебе еще рано. Пройди себя, не пугайся. Они хорошие, и ты хороший. Никого не брани. Не будешь?
Саня. Не буду. Как же так? Ты?
Светлана. Я.
Саня. Чудо…
Светлана. Чудо. А ты не верил?
Саня. Я не знал.
Светлана. Никто не знал. Видишь купола? Во-он там, золотые.
Саня. Что это?
Светлана. Я пойду. А ты не спеши, еще рано.
Саня. Погоди.
Светлана (кладет Санину голову к себе на колени). Спи. (Шепчет.) Придет пора – ветер теплый, чистый омоет тело твое, и встретит тебя старец серебряный. Возьмет за руку робкого, счастливого… Через леса прохладные, сквозь листву звонкую, солнцем пробитую, над полями, лугами зелеными, над реками чистыми в синеве небесной полетите. Потом вода большая, покойная: ни морщинки на ней, ни слезинки случайной – все задумано, все загадано. Переведет тебя батюшка к берегу высокому, а на берегу люди милые ждут тебя. Всех их ты знаешь, все тебя ведают, ждут неспешного с сердцами светлыми, тобою полными.
Все громче пели колокола, все светлее и бездоннее становилось небо. Из глубины, от края поля, к ним шли люди. Саня спал.
Занавес
Москва, 1992Прибайкальская кадриль
Комедия в двух действиях
А месяц будет плыть и плыть,
Роняя весла по озерам…
И Русь все так же будет жить,
Плясать и плакать у забора.
Сергей ЕсенинДействующие лица
Николай Звягинцев, 65 лет, пенсионер
Лида, его жена
Саня Арефьев, сосед, ровесник Николая
Валя, его жена
Макеевна, одинокая бабенка
Действие первое
Картина первая
Август месяц – самая замечательная пора прибайкальского лета. Раннее утро. Поют петухи, щелкает бич пастуха, позванивает колокольчиками коровье стадо.
Мимо забора, над которым вздернули головы подсолнухи, заложив руки за спину, вышагивает Саня Арефьев. Сзади хвостиком болтается пустая авоська. Щурясь от яркого солнца, Саня тихонько посмеивается. Одна из досок забора сдвинулась в сторону, и показались седые кудри Николая Звягинцева.
Николай. Сосед, мативо!
Саня (скакнув от неожиданности). Ой-и! Кто?!
Николай. Здоров! Откуд топашь?
Саня. Чего ты там? Здоров.
Николай. Макевны не видать?
Саня. Где?
Николай. Зыркни-зыркни за угол. Стоишь, как этот, мативо. Погляди Макевну.
Саня. А чего там глядеть? Коров Балабабин прогнал – и все. Пустая улица.
Николай (вылезая из дыры). Напугался, что ль?
Саня. Неожиданно, конечно.
Николай. Гляжу, идет, лыбится. Каку холеру лыбишься? Закуривай.
Саня. Не курю, знаешь ведь.
Николай (хохотнув). Потому и предлагаю. (Закуривая.). Че смеялся-то?
Саня (кивнув на папиросы). Богатый… Папиросы.
Николай. Зять, мативо, Володька снабжат, привозит с городу. Садись.
Присаживаются под забором.
Куда в такую рань бегал?
Саня (махнув рукой). Ай… За хлебом.
Николай. Хот-ты! В семь утра? С девяти хлебный-то!
Саня (удивляясь на самого себя). А я поглядел, вроде скоро девять на часах. Тридцать пять минут, ну и тридцать пять минут. Пришел, жду. Нету никого, тихо кругом. Война, что ли, началась…
Николай. А что, счас запросто.
Саня. Но. Тут Балабабин с коровами… Оказывается, еще только семь. Перепутал, наверно…
Николай. Стрелки, наверно, перепутал.
Саня. Но. Думаю, схожу, чтоб днем не мотаться. Сходил… Там, поди, без пятнадцати семь было, а подумал – тридцать пять девятого.