Любовь и голуби

Николай. В чем и дело-то. Боек сломан, я его не заряжал даже!

Саня. А как тогда?

Николай. А вот черт его знает. Патронов вообще сто лет не покупал.

Лида. Палка, вон, раз в год стреляет.

Николай. Может, правда, как палка… А, Саньк? Сел на кровать, положил рядом, не шевелил его даже. Как саданет. Само.

Макеевна. Никакой не порох! Тесто, по-моему, сбежало, че-то дрожжами повеяло.

Валя засунула голову в окно, начинает хохотать, присаживаясь на завалинку рядом с Лидой.

Саня. О, о, насмешил кто?

Валя. Коль! Коля, ты куда сунул-то?..

Николай. Кого?

Валя. Ты ж ее… Ой, умора. Ой, не могу! Куда засунул-то?

Николай. Никому никого не совал…

Лида (мягко шлепнув Николая). Болтай, болтало.

Николай. Ну правда.

Все постепенно заражаются Валиным смехом.

Валя. Из подпола-то тащили-то!

Николай (догадавшись). Бутыль, мативо! Е-мое! Санька, за мной! (Бежит в дом.)

Саня. Куда? Чего? (Убегает за Николаем.)

Макеевна. Теть Валя, нам-то расшифруй.

Валя. Да бутыль с брагой у его взорвалась! Никакое не ружье! А мы… А сам-то чуть в штаны не наклал! Ой, умора! Ой, не могу!

Макеевна. Бражка взорвалась?

Саня (выглянув из окна). Да не! Только пробку вышибнуло! Прямо в мягко место ему пульнула!

Голос Николая. Санька! Кружку!

Саня (весело). Ишо бежит! Ишо пенится! (Скрывается в доме.)

Лида. Она ж в подполе была, за картошкой…

Валя. Но, а потом вытащил! Папиросы за пазуху, а бутыль под кровать взял и задвинул!

Лида. А! Это, поди, когда мы с Саней у вас ковры забирали!

Валя (всплеснув руками). А я голову сломала: куда девались!

Лида. Глядим, ни тебя, ни Кольки в доме, подполье нараспашку, мы и взяли.

Валя. Дак а мы-то через наш подпол в ваш за папиросами… Еще отлил себе в банку.

Макеевна. Они, наверно, и счас себе в желудок отливают за милу душу.

Лида. Всю ж уговорят! Еще и вылижут.

Валя. Ой, бежим, Лида!

Макеевна. Теть Лида, а мне куда теперь… с кирпичами-то как? Куда деваться?

Лида. Да черт с ними! Надо – еще тебе натаскаем. Бежимте! Ведь всю счас вылакают! Такая бражка вкусная получилась. Я ведь там уже сколько-то отпивала.

Макеевна (поет). «Эх, пить будем, гулять будем, а смерть придет – помирать будем!»

Частушку подхватили Валя и Лида, а потом и мужики в доме.

Картина десятая

Ночь. Гроза. Синие сполохи то и дело выхватывают из темноты дом стариков. Не уступая шуму дождя и громовым раскатам, из светящихся распахнутых окон льется песня. Гроза уходит все дальше, словно оставляя в покое примирившиеся дождь и пение.

Конец

Москва, 1996

Саня, Ваня, с ними Римас [2] Пьеса в двух частях

Дедам моим – Петру Рудакову, Ивану Краснощекову,

бабкам моим – Софье, Александре, Анне посвящаю.

Великим труженицам и матерям, воинам,

защитившим Родину нашу от фашизма – вечная светлая память!

Действующие лица

АЛЕКСАНДРА

АННА сестры

СОФЬЯ

ПЕТР ПЕТРОВИЧ РУДАКОВ, муж Софьи

ЖЕНЯ, дочь Рудаковых

ВИТЬКА, сын Рудаковых (младенец)

ИВАН ДЕМЕНТЬЕВИЧ КРАСНОЩЕКОВ, муж Александры

РИМАС АЛЬБЕРТОВИЧ ПАТИС, холостяк

Часть первая

Картина первая

1941 год. Июль. Вторая половина дня. За околицей села на косогоре сидит Женя. Появляется Александра.

АЛЕКСАНДРА. Женя! Вот куда… забралась. Обыскались тебя! И на озеро, и на речку… Фу. (Села рядом.) Ревешь, что ли? Ох! А Витька-то где? Слышь? Где Витька?

ЖЕНЯ. Под кустом. Спит. Вон.

АЛЕКСАНДРА. А че ж ты его бросила там? Змеюка какая покусает…

ЖЕНЯ. Оборонку ему сделала.

АЛЕКСАНДРА. Какую оборонку?

ЖЕНЯ (улыбнувшись). Пометила вокруг него.

АЛЕКСАНДРА. Как это?

ЖЕНЯ. Ну как… Как звери помечают. Пописала вокруг куста. Хоть мышь, хоть змея… Почуют и уйдут.

АЛЕКСАНДРА. Ойё-ё-о-о! (Смеется.) Ой-ё-ё! Тебя кто так надоумил делать-то?

ЖЕНЯ. Дядь Ваня твой. Он всегда так делает. Границу набрызгает вокруг корзины – с малиной, с грибами – и все. Даже медведь заопасается.

АЛЕКСАНДРА. А я не знала.

ЖЕНЯ. Да ты че, кока?[3] И пацаны всегда так делают.