Любовь и грезы

Ее тетя, первая жена дяди Остина, Мери, умерла бездетной, упрекая себя за собственное бесплодие. Вторая же, Мейси, уже имела двоих детей от первого брака. Но и она не родила ему столь страстно желаемого им ребенка, который был бы плоть от плоти, кровь от крови его.

Теперь он решил, что виноваты в этом не Мери, не Мейси, а он сам. И это страшно мучило и изводило его, как случалось всегда, когда он не мог идти тем путем, которым хотел идти.

А Кэролин, дочь его умершей сестры, заняла в его сердце место дочери, которой у него никогда не было.

Бабушка ждала у парадной двери. Она помахала Остину:

— Зайдешь, сынок?

Он опустил стекло в машине и высунул голову:

— Не сейчас, мать. Очень много дел. — Он махнул ей, и машина тронулась с места, прежде чем она начала бы его уговаривать.

— Он всегда так говорит, Вечно много дел, — пожаловалась бабушка своей внучке. — Ну что, дорогая, как твои дела? — спросила она, улыбнувшись так, как будто знала ответ заранее.

— Меня приняли на работу, бабушка.

— Я знала, что тебя примут, дорогая. Остин сказал мне, что у него все подготовлено для того, чтобы ты ее получила.

Кэролин повесила пальто.

— Я не хочу, чтобы он подготавливал такие вещи, бабушка, — сказала она, отвернувшись в сторону.

— Это у него в крови, дорогая. Тут уж ничего не поделаешь. Он ни капельки не похож на свою сестру Бес, твою дорогую матушку. Он всегда был таким пробивным. Она же всегда старалась держаться в тени.

— Ты говоришь так, будто я этого от нее не унаследовала. Не так ли, бабушка?

Этот вопрос она задавала уже много раз. Она взглянула бабушке в глаза. Ее интонация была настойчива, она, казалось, ожидала, что ей скажут что-нибудь успокаивающее.

— А я похожа на нее?

Бабушка направилась на кухню.

— И да и нет, — уклончиво сказала она.

— Я не из пугливых, бабушка, — упорствовала Кэролин.

— Нет, ты больше похожа на своего отца. — В ее голосе сквозила явная неприязнь, так было всегда, когда речь заходила об отце Кэролин. Но Кэролин не хотела думать о своем отце. Когда речь заходила о нем, внутри ее вставал какой-то моральный барьер. И она сочла за лучшее сменить тему:

— Главный библиотекарь, его зовут мистер Хиндон, был не слишком доволен, что меня приняли.

Она рассказала бабушке о случившемся, но та не придала этому значения.

— Возможно, он просто не заметил протянутой руки.

Но Кэролин была убеждена в том, что он заметил, и это неуважение, которое он проявил по отношению к ней, все еще заставляло ее терзаться.

— Ну, ты довольна? Вот ведь какое дело. Не давай твоему дяде втягивать тебя в то, чего ты не хочешь.

— Но он так много сделал для меня, бабушка, платил за мое образование, помогал материально в университете…

— Деньги ничего не значат для него, дорогая. Теперь он богатый человек. Он хороший сын, против этого трудно возразить, он помогает нам обеим все эти годы. И хорошо, что Мейси не возражает против этого. Но совершенно не нужно тебе чувствовать себя обязанной ему и соглашаться на эту работу только из-за того, что он много сделал для тебя в прошлом.

— Это то, чего я хочу, — тихо сказала она, — но если я принята на работу против воли этого человека, главного библиотекаря, если там не будет радушия…

— Думаю, твое беспокойство излишне, Кэролин. Возможно, ты целыми неделями даже не будешь видеть этого человека. Многие библиотекари, как говорит твой дядя, не высовывают носа из своего офиса из месяца в месяц.

Кэролин хотела бы верить своей бабушке, но у нее было чувство, что этот человек, так подчеркнуто отвернувшийся от протянутой руки, не из таких. В нем была какая-то сила, какая-то непримиримость во всем его поведении, которая давала ей основание думать, что он будет точно знать, что происходит в его библиотеке каждую минуту.

«Но, — успокаивала она себя, идя в спальню, — я буду для него слишком мелкой сошкой, чтобы обращать на нее внимание. Я буду младшим ассистентом, что для человека, который занимает столь высокую должность, вообще практически никто. Он даже не будет замечать мое существование».

Она взяла фотографию матери, которая стояла рядом с ее кроватью. Пристально посмотрела на прекрасное лицо, спокойные глаза, мягкий рот, короткие волосы, ниспадающие волнами по щекам. Затем она взглянула на свое собственное отражение в зеркале. Почти в отчаянии искала она хоть какое-нибудь сходство в выражении, хоть что-нибудь в своем собственном лице, что делало бы ее похожей на мать, что подарило бы ей эту причастность к матери. Причастность, которую она страстно жаждала еще с того дня, когда от нее в последний раз ушел отец. Она даже помнила его слова.

«Возьми ее, — сказал он бабушке, — возьми ребенка. Я не могу больше заботиться о ней. Я не рожден быть вдовцом, завязываю с этим и женюсь. У Бренды и так уже трое детей, и я не могу взять туда еще и своего ребенка». И ушел, даже не обернувшись. Кэролин было тогда пять лет. Больше она никогда не видела своего отца.