Любовь и «каннибалы»

Опытным движением пальцев, которое заставило ее застонать, он отстегнул сначала один чулок, потом второй, а потом потихоньку начал стягивать их с ног.

Ему пришлось опуститься на колени, чтобы поцеловать ее щиколотки, колени, восхитительные шелковистые бедра. Его язык проскользнул между ними, и она вскрикнула, ощутив это жаркое, гибкое прикосновение. Борясь с нетерпением, он стащил с нее трусики, мешавшие ему ласкать ее.

Первая волна страсти затопила ее, и она изогнулась, как лук, лепеча что-то по-литовски. Судорога сотрясала ее тело. Освободившимися руками она на ощупь принялась срывать с него одежду. Распаляясь все больше и больше, она рванулась к нему навстречу, опрокинула навзничь, села на него верхом и страстно впилась в его губы.

— Давай! — вот и все, что он сумел простонать, крепко сжимая ее бедра.

* * *

— Вообще-то я собирался сводить тебя поесть,— сказал Олаф, когда они в обнимку лежали на тахте.

— Не сомневаюсь...

Он улыбнулся, услышав ее сонный, усталый и счастливый голос.

— Нет, правда. Мы могли бы одеться и куда-нибудь пойти.

Хмыкнув, она прижалась губами к его груди. Сердце билось учащенно.

— Никуда ты не пойдешь, Стивенсон, пока я не отпущу.

— Твоя воля...

— Для этого и придуманы посыльные. Хочешь, позвоним в китайский ресторан?

— Хорошая мысль. Кто встанет первым? Она подвинулась и довольно потерлась щекой о его плечо.

— Бросим жребий.

Он проиграл, а Эйджи, пользуясь моментом, сбегала в душ и вскоре вышла с мокрыми волосами, в просторном белом халате, едва прикрывавшем колени. За это время Олаф успел налить два бокала вина.

— Я не утерпел и выпил,— признался он, протягивая ей бокал.— А ты здорово мокрая!

Он натянул джинсы, но не стал надевать рубашку. Эйджи провела пальцем по его груди.

— Мог бы дождаться меня.

— Не было времени. Я боялся пропустить посыльного.

— Что ж, если он принесет печеные яйца, я тебя прощу.— Она пошла на кухню, вынула тарелки и поставила их на столик у окна.— Мне позарез необходимо подзаправиться. Во время обеденного перерыва я не успела сбегать в буфет.— Ей пришло в голову зажечь свечи.— Ко мне в контору приходил Майкл.

— Ого!

— Если бы у меня было побольше времени...— Она чиркнула спичкой и поднесла ее к фитилю.— Он застал меня в разгар дня — между двумя телефонными разговорами и встречей с прокурором.

Он следил за тем, как Эйджи расхаживает по комнате в своем домашнем халатике и колдует со свечками, и гадал: известно ли ей, как она неотразима.

— Можешь не продолжать, Эйджи.

Она погасила спичку и чиркнула другой. Не то чтобы она была суеверной, но все же не стоило одной спичкой зажигать сразу три свечи.

— Я должна рассказать это тебе, Олаф. Он звал поесть, а я не могла оторваться. Я говорила ему о... сложившейся ситуации.

— О том, что он по уши втрескался в тебя?

— Я бы не сказала.— Эйджи тяжело вздохнула, когда прожужжал домофон, включила переговорное устройство и отперла посыльному,— Просто он не понимает разницы между благодарностью, дружбой и любовью.

Он долго смотрел на нее, освещенную пламенем свечи.

— Ему хоть кол на голове теши, да?

Она недовольно кивнула, подошла к столу и села.

— Ты платишь, Стивенсон.

Он с готовностью вытащил бумажник. Когда вошел посыльный, его ждал чек и чаевые. Мальчик поклонился и ушел, а Олаф поставил на стол три пухлых пакета и раскрыл какие-то белые коробочки. По квартире разнеслись экзотические запахи.

— Рассказывай дальше.

— Ладно...— Эйджи намотала на палочку знаменитую китайскую лапшу.— Я стала говорить о разнице в возрасте. Ум-м...— довольно промурлыкала она с полным ртом.— Но у него оказались очень веские контрдоводы, и поскольку я не могла их опровергнуть, пришлось сменить тактику.

— Я видел тебя в суде,— напомнил он.

— Я объяснила ему, что опекуну нельзя нарушать некие этические нормы и что суд этого не одобрит.— Задумавшись, она подцепила несколько кусочков свинины в кисло-сладком соусе.— Казалось, он это понял.

— Отлично!

— Вот и я так думала. Я считала, что он согласился со мной. Во всяком случае, рассуждал он как взрослый. А потом, уже уходя, он заявил, что не так уж трудно подождать пять недель.

На какое-то время Олаф потерял дар речи. Потом, слегка усмехнувшись, он поднял свой бокал.

— Значит, ты открыла пацану кредит?

— Олаф, это серьезно!

— Я знаю, знаю. Как ни неприятно это нам обоим, но тебе придется очень постараться, чтобы он отлип от тебя.

— Говорят же тебе, что он вел себя очень спокойно.— Заглянув в другую коробку, она обнаружила там жареного цыпленка с бобами.— Слушай, у тебя нет знакомых симпатичных молоденьких девушек, с которыми его можно было бы познакомить?

— У Линды есть одна. Пожалуй, шестнадцать ей уже исполнилось...— задумался Олаф.

— Что, у Линды такая большая дочка?

— Целых три. Она говорит, что слишком рано начала рожать и поэтому к сорока годам окончательно свихнется. Теперь я ее хорошо понимаю!

— Во всяком случае, это не повредит. Я попробую еще раз поговорить с ним, хотя надеюсь, что через неделю-другую это пройдет само собой.