Любовь и картошка

— Пятый год.— И спросила у Матвея Петровича негромко, со скрытой болью: — Это тогда Виктор ноги отморозил?

— Тогда,— со вздохом ответил Матвей Петрович.— Еле отходили.

Зябко поежился и генерал Кузнецов.

— А в степи зимой,— вспомнил он,— под Котельниковом...

Матвей Петрович взял у Григория Ивановича осколок, для чего-то поцарапал его твердым горбатым ногтем указательного пальца и сказал удивленно:

— Вот интересно мне: Наташа с Витей покойным осколки собирали, патроны трухлявые. Много чего понаходили. Даже наконечники от стрел. Кремневые. Потом музей в школе из этого сделали. Теперь археологи в земле нашей роются. Топоры каменные выкопали. С ними, может, еще на мамонтов охотились. Это ж сколько лет здесь люди живут?.. А ведь болота, лес, глушь. Могли же они выбрать места получше. Где-нибудь у моря теплого, где всякие апельсины растут. Или бананы какие-нибудь. А цеплялись за эту землю. Говорится: рыба ищет, где глубже, а человек — где лучше. Видать, неправда это. Человек ищет, где безопаснее.

— Если бы люди искали, где безопаснее,— вмешалась Алла Кондратьевна,— мы бы до сих пор на деревьях сидели. Здесь была их родина. Потому они тут и жили.

— Ну да,— не согласилась Наташа и спросила у своего отца: — Знаешь, почему наше село Бульбами называется? Археолог наш, профессор Платон Иннокентьевич, в каких-то старых грамотах нашел... Сюда крестьяне бежали. С Псковщины. После бунтов картофельных. После петровского указа картошку сажать. И прозвали их тут «бульбами».

На Аллу Кондратьевну авторитет профессора не подействовал.

— Если так рассуждать, так можно додуматься до того, что и Тарас Бульба от картошки бежал.

— Это неправильно,— не согласился с Наташей и Сережа.— Здесь и в допетровские времена жили люди. Неизвестно только, как тогда село называлось. Но ведь Васькин предок был родом отсюда.

Все присутствующие, кроме генерала Кузнецова, видели фотокопию исторического документа, которая висела на стене в доме председателя колхоза. Наташа и Сережа пересказали генералу историю этой фотокопии и ее содержание.

Сын Павла Михайловича когда-то отыскал в архивах исторический документ, рассказывающий о его предке. Может быть, этот человек и не был прямым предком Павла Михайловича и, таким образом, Ивана Павловича и Васи, но фамилия его была по этому документу Гаврилов, что по-русски значило то же, что Гавриленко по-украински. Сын Гаврилы, принадлежащий Гавриле. Происходил он из этих мест, а кроме того, в роду Гавриленко сохранилось предание о том, что один из их предков бежал на Запорожье к казакам, а потом попал в турецкий плен.

Одиннадцать лет провел Ефим Гаврилов,. Гавриленко, в плену, в кандалах, в мучениях, несколько раз бежал и все равно сумел вернуться к себе, на край Украины, на свою такую бедную и такую родную землю.

— Конечно,— заключил Сережа,— к тем, кто здесь прежде жил, прибавились крестьяне, бежавшие от картошки.

— Бежали они от картошки, бежали,— прищурился Матвей- Петрович,— и к картошке прибежали. Почему только она им не показалась?

— Картошка тогда другой была,— солидно пояснил Серено.— Мелкая. И невкусная. Было от чего бежать.— Он посмотрел на Наташу и добавил: — Не то что теперь некоторым.

— Выходит, ни самому съесть, ни другому продать,— посочувствовал Матвей Петрович псковским крестьянам петровских времен.— На такой не заробишь...

— Ну что вы все «заробить»! — с неожиданным раздражением оборвала его Алла Кондратьевна. — На все у вас одна мерка — какой будет заработок. А к чему он вам? Посмотрите на себя. Бригада у вас, как пол-Бельгии. Ну, не пол-Бельгии, так два Монако. А вас от прицепщика не отличишь.

— Зачем мне отличаться? — неохотно возразил Матвей Петрович.

— Затем, что вы в учреждения разные ходите, колхоз там представляете.

Сережа прежде никогда не задумывался над тем, почему дед Матвей всегда носит серый бумажный пиджак, который, если он и менял — снашивались же они у него когда-нибудь,— то и новый сразу же выглядел точно так, как старый. И сапоги никогда не выглядели новыми. Но вот оказалось, что все это неспроста.

— Так что мне, в цилиндре ходить? — проворчал Матвей Петрович и добавил: — По нашим делам в старом спинжаке лучше. Посмотрят, человек простой, лишнего не спросят.

Григорий Иванович поискал что-то глазами на лице Матвея Петровича, затем на лице Аллы Кондратьевны и улыбнулся иронически:

— Еще бы. Битый кирпич на аммиачную воду в белых перчатках не поменяешь.

— Мы на земле работаем, Гриша,— сразу же отозвался Матвей Петрович.— С наземом. Чистыми руками хорошо в конторе костяшками пощелкивать.

Слова Григория Ивановича задели за живое и Аллу Кондратьевну. Она зло блеснула глазами:

— Ты, Гриша, ври, да не завирайся. Ты здесь тоже человек не чужой: премии за урожайность вместе со всеми получаешь. А уродила бы у нас так картошка, когда б не достала я на стороне удобрения?

— Удобрения фондируются,— твердо ответил Григорий Иванович.— Ты достала — значит, кому-то недодали.

— Кому это недодали? — с презрением спросила Алла Кондратьевна.