Любовь и хлеб

— …Привез намедни жену. У-у-у! Ведьмистая баба! Еще как уехал в армию, и пишет оттуда: женился, мама, я. Можно ли мне, грит, привезти жену? Ну и привез! — Подождала, говорит с нескрываемым ехидством: — Уж больно шибко грамотная! — Опять подождала: — Всю улицу матом покрыла, со всеми запросто переругалась, перецарапалась. Пьет наравне с Тимофеем, мужем-то моим, да с мужиками. Песни горазда петь! Глазища-то вытаращит, и то-о-неньким голоском: «Шу-у-мел камыш…» Ух, ты! — снова подождала. — Родила. Дочь — девочка тихая. Ну… остепенилась… Да-а-а.

Чей-то голос второй, глухой, с частыми паузами:

— Николай тоже-ть вернулся из армии и тоже-ть собирался жениться на грамотной. Дак сноха-то моя говорит: ежели Николай оженится, так я ее прогоню…

Ольга удивляется: «Кто это так воинственно?» Заглядывает в дверь раскрытой кухни. На скамье сидят четыре женщины — две дородные старухи и две молодицы, городские на вид. Разговор продолжается громче и бойчее.

Ольга закрывает дверь: «Бабы, бабы!» Стало тоскливо на душе и стыдно. «Подслушала чужой разговор. Не обо мне. Какое мне дело, что у кого-то житейские семейные дрязги: вот и я грамотная…»

В голову пришли стихи. Ольга припоминает строчки. Взобравшись с ногами на диван, стоя на коленях, декламирует вслух, любуясь своим певучим голосом, вибрируя на минорных интонациях:

К чему раздумие у цели?
Куда желанье завлекло?
В какие дебри и метели
Я унесу твое тепло?!

«Чье тепло? Комова?» Вспоминает его небритое лицо, теплые серо-зеленые глаза, сутуловатую фигуру — закрывает лицо руками. «Не знаю, не знаю, не знаю…» Как сильно желание увидеть его, заглянуть в глаза, погладить щеки, услышать дыхание его!.. Открывает ящик письменного стола, достает альбом. «Вот его фотография! Вот он! Тогда открылась школа. Он на трибуне что-то говорит с улыбкой. А рядом Матвеев, Мария, Куриков, представители крайкома, работники совхоза, пастухи, оленеводы, охотники, рыбаки и много, много детей. И Комов! Милые, родные, хорошие люди!» Стало радостно, свободно, тепло на душе.

Ольга впервые уверенно думает: она любит, любит этого человека. Ей мучительно то, что она понимает сейчас: любит Комова давно, а все время с первой встречи с ним была занята другим — работой, собой, печалью, она мало думала о нем, а больше о себе.

А сейчас Ольга сидит на диване, упершись руками в подбородок, — сидит уставшая, одна. «Может, это и есть счастье: работа, любовь, жизнь?! Вчера я еще не знала об этом, не чувствовала этого — была раздражительной. А сегодня какая удивительная тишина на душе! Все, все на земле хорошо! Хорошо смотреть в окно, видеть небо, снег, чувствовать холод. Даже звуки льющейся на кухне воды, шаги, голоса хозяйки и женщин-соседок приятны, приятно быть одной, думать, вспоминать Матвеева, ожидающего ее «письменные соображения»…

Ольга ходит по комнате. «Наладится работа. Наладится жизнь. На душе будет спокойно. Я скажу с своей любви, о решении выйти замуж за Комова… Матвееву! Почему Матвееву? Как счастливому семьянину: у него жена, дети — хорошая, дружная, крепкая семья. Он поймет, посоветует, как построить правильно жизнь, чтоб не сделать потом больно Комову и себе. Матвеев умный, понимающий, хоть и грубый. Ведь он сказал мне однажды, что мы мало думаем о человеке — редко заглядываем в его душу. А больше всего думаем о работе, о неприятностях, об устранении их — и забываем о себе, о семье до жестокости.

Скажу Комову, что люблю его. Когда скажу?! А вдруг он не придет больше? Или ушел от меня навсегда?»

Ольга вздрагивает, останавливается. Ее пугает эта мысль. Она глядит себе под ноги, снова начинает ходить, считает шаги, слушая частые стуки своего сердца. «Нет, нет! Да нет же!.. Он не ушел. Он только рассердился.

Нет. Он придет… Он придет на экскурсию со школьниками. Я встречу их всех вот так, улыбаясь… Я буду экскурсоводом. Они будут смотреть на здоровых, упитанных оленей, на совхозные постройки — молочную ферму, лабораторию, холодильник, загоны, газокамеры, ванны… Я расскажу им о болезнях оленей. Они, а с ними и Комов, увидят, и поймут, и оценят мою работу, живую мою диссертацию…»

Ольга стоит у окна, глядит в ночное звездное небо. На земле темно, и только у горизонта от снега полоса и далекое мерцание огней окраины совхозного поселка.

Магнитогорск

1953

ПЕЧАЛЬ

1

От зноя потрескалась земля, надломились и обвисли в канавах стебли крапивы, высохла широкая пойма горной реки, и на берег, где в беспорядке громоздились бревна, а рядом булькала быстрая холодная вода, оседала, когда проезжали автомашины, серая дорожная пыль. Улицы деревянного северного города дремали, и только на площади со столетними тенистыми кедрами в киосках и будках шла бойкая торговля хлебным квасом и мороженым.

Александр Петрович, председатель горисполкома, тучный мужчина, не спеша, покачиваясь, шагал по пыльной набережной, опустив тяжелые руки. Отвечая на «здравствуйте» кивком головы, хмурил голубые глаза, устало дышал: был не в духе.