Любовь и хлеб

Ваське стало приятно, он прижимался головой к ее нежной сильной руке и не отрывался от Глафириных черных глаз.

— Что смотришь? Не икона я…

— Вот мне жену такую бы! — не удержавшись от восхищения, выпалил он и заметил, как она отняла руку и с усмешкой взглянула ему в глаза, сжав алые губы на бледном лице: круглые белые щеки ее зарумянились и ямочки около губ стали еще больше заметны.

Она засмеялась и сочным девичьим голосом сказала строго:

— Для мужа ты мне неровня.

Васька обиделся:

— Подумаешь… Вот с сегодняшнего дня сниться тебе буду! Сама полюбишь…

Глафира не ответила и пошла, держа ниже груди таз с бельем.

Васька с досадой понял, что он первый раз в жизни неумело похвастался, что девка эта действительно не по нему. Понял и удивился ее строгой силе, гордости и величавой неприступности.

А как она уходила! Статная и ладная, с покатыми округлыми плечами и белой шеей, на которую падала тень от черного узла волос, с тонкой талией, с величавой походкой — идет, как плывет, осторожно ступая скрипящими кожаными тапочками.

Ваське хотелось окликнуть Глафиру, чтобы она оглянулась и он снова бы увидел ее красивое надменное лицо. А она шла не обернувшись ни разу, и Васька подумал, что она так может и совсем уйти куда-нибудь далеко-далеко… А потом обрадованно махнул вслед рукой: никуда ей из Зарубина не уйти теперь. Приехав из Ивделя навсегда, потому что умер отец (его задрал медведь на охоте), Глафира осталась единственной наследницей большого хозяйства, движимого и недвижимого имущества. А хозяйство требует работы и от себя не отпустит всю жизнь. Уж кто-кто, а он это хорошо знал!

Утром он пошел к ее избе-усадьбе взглянуть на хозяйку, с отчаянным желанием подружиться с ней. Ворота и калитка были заперты, и он долго выбирал щель в заборе для наблюдения. Глафира кормила быка, бросая ему под ноги охапки сена. Бык мотал рогами и искал в руках человека хлеб.

Забор зарос крапивой, и Васька, обжигая лицо и руки, нашел щель побольше. Обернувшись неожиданно, Глафира увидела Васькины нос и глаза, потемнела лицом и подошла к забору.

— Что, как вор, хоронишься?! А ну, давай через забор! — сказала она насмешливо.

Васька перемахнул забор, и Глафира молча подала ему цепь, привязанную к бычьей шее.

— Держи. Сейчас он сено есть будет.

Бык действительно съел все сено. Глафира одобрительно покивала своим красивым строгим лицом и вынесла Ваське ковш браги. Подавая ей опорожненный залпом ковш, он вдруг обнял ее просто и нежно, а она, ударив его по рукам, сообщила:

— Что ж, прав ты, Василий. Ночью приснился. Только не рыжий.

Он лишь успел подумать: «Погоди, приснюсь и наяву!» И от радости, заломив ей руки за спину, подхватил на грудь и закружил. Глафира сначала кричала: «Брось! Пусти!», но когда Васька стал целовать ее упругие холодные щеки, присмирела и, отдышавшись у него на руках, приказала спокойно:

— Поставь на землю.

— Глафирушка, запала ты мне в душу. Теперь я не отстану, всем прокричу, что ты невеста моя!

Васька стоял перед ней, высокий и хороший, раскрасневшийся, с горящими синими глазами, откидывая рукой рыжие кудри, а Глафира задумчиво смотрела на него, и он понял, что она поверила — не отстанет, и это ей было приятно.

— Увидим… — вздохнула она печально и неловко развела руками: — Что-то я тебя пожалела…

…Ночью он, подкравшись, долго смотрел в открытое окно, как она спит на боку, укрывшись простыней, чуть поджав колени и положив руку на высокое бедро. Васька хотел залезть в окно, однако сробел и постучал по стеклу. Собаки были закрыты в конуры. Глафира, проснувшись, отперла калитку и еще сонная, горячая, в ночной длинной рубашке, упала ему на руки, прильнула губами к его губам, выдохнула:

— И опять ты мне приснился. Будто… свадьба!

Васька не дышал, чувствуя под ночной теплой рубахой тело Глафиры. Падали на голову и плечи осыпающиеся лепестки сирени. Вялая и полусонная Глафира водила губами по его щекам и глазам, дыша в лицо. Ваську тронули ее доверчивость и открытая нежность.

Он подумал покровительственно: «Все еще сон видит! Уже… как после свадьбы», — и понес Глафиру на руках к постели.

…Было много бессонных ночей и много разговоров о том, как они будут жить и что делать. Все было как во сне, легко и просто. Он стал днями пропадать у нее и работать во дворе, поняв, что необходима хозяйке крепкая мужская рука в доме, что одна она не сможет вести огромное хозяйство и ей нужен работник…

А ночью, засыпая после ее жадных ласк, забывал обо всем, думая, что так и должно быть в их жизни.

Решили: свадьбу справить осенью. Васька же на сезон наймется в плотогоны, заработает денег… В эту ночь Васька задумчиво объяснял ей, что из-за гордости не может без своих денег делать свадьбу. На подарки и вино их уйма нужна! Глафира кивала, одобряя:

— Иди. Работай. Хорошо.

— Невеста, невеста… Вот и дожил! — шептал Васька. — Будешь ждать? Сезон ведь… три месяца!

Глафира молчала, а он от радости был на седьмом небе — «дожил до невесты» и хвастливо отвечал за нее:

— Будешь. Невесты… ждать должны!