Любовь и кровь в снегах и льдах. Роман и повести

Let me introduce myself. My name is Alex. Thanks for your English letter. I heard about your from my brother[5]. Но давайте перейдем на русский, ибо в английском я полный идиот, если не считать поверхностных знаний, почерпнутых из сомнительных источников. Моя беда состоит в том, что при полном незнании грамматики в голове каким-то чудом задержались пятьсот-восемьсот слов. Это спасает меня лишь отчасти, но кое-что я все же прояснил… When are we to meet?[6] Трудно сказать. Наверное, one fine day[7]…

Но мне кажется, что сейчас это не столь существенно — гораздо интереснее извлечь максимум выгод из нашей неожиданно возникшей переписки. Вы, конечно, уже знаете, что мой братец — отъявленный лентяй. Два года я усиленно бомбардировал его своими творениями («Долгая зима коровы», «Большой Город» и т. д.), но этот стервец так и не соизволил откликнуться. Меня это страшно злит. Может быть, Вы повлияете на него?

Но более всего меня интересует Ваше мнение. И если Вы окажетесь строгим судьей моих чувств и мыслей, я буду очень благодарен Вам за это. Если Вы откликнитесь, то, может быть, наша переписка будет интересна и полезна для нас обоих — людей, совершенно не знающих друг друга. Хотя у Вас на руках два очень сильных козыря, а у меня нет ни одной карты, если не считать восторженных отзывов и полусумасшедших излияний моего брата.

Итак… I'm not saying goodbye. Good luck![8]

4. Десять тысяч ночных кошмаров

В ночь с тридцатого на тридцать первое октября я ехал в поезде Находка-Владик, и моя служба началась. В Находке меня провожали друзья, и в их числе Серега Андрианов, с которым мы когда-то бродили по улицам Иокогамы и Кобе. Было очень грустно. Он уходил в кругосветный рейс, а я — в рейс на два года. В поезде пили водку и т. п., то есть делали все, что, наверное, полагается делать в этом случае…

Уже прошел месяц, а мне все еще трудно поверить, что я служу. Жизнь, которая была до тридцатого октября, сейчас кажется сном. Прошлое как будто отсечено от настоящего. И теперь меня волнует только одна вещь: ход времени, а точнее его бег. Чем быстрее время будет бежать, тем скорее наступит мой дембель. Поэтому я должен быть постоянно чем-нибудь занят, иначе служба превратится в бесконечное ожидание…

Ты когда-то просил меня описать мой день — это было на гражданке. Теперь:

Подъем.

Судорожно вскакиваю с коечки.

В темпе одеваюсь.

Со всей ротой выбегаю на ветер.

Строем бежим в сопку. Даем круг полтора-два километра.

Возвращаемся.

Заправляем коечки.

Моемся — голый торс, обливание водой.

Подготовка формы к утреннему осмотру.

Гады.

Бляхи.

Гюйсы.

Борода.

Осмотр.

Завтрак!! Стадо мамонтов, сметая все на своем пути, врывается на камбуз.

Приборки по расписанию (я убираюсь в классе).

Развод на занятия.

Занятия до двух часов дня.

Обед!!! Стадо…

И так далее. Надоело пересказывать то, что происходит изо дня в день…

Очень прошу тебя — пиши чаще. О том, что такое ждать писем в армии, тебе подробно расскажет Вовик Фозлиев. (Мы не виделись больше двух лет, и я уже плохо помню лицо нашего Вовика.) Где он там? Чем занимается? Напиши ему о моем существовании. До сих пор иногда жалею, что не сманил его в Находку. Мне всегда казалось, что он создан для моря. И если бы Вовик находился рядом со мной, это был бы идеальный вариант для меня…

Меланхолическое путешествие Крока

Неполный состав редакции есть главная причина черных страниц четырнадцатого номера. Не сможет принять участие в работе О'Сантим, не будет также прекрасных композиций Флойда Беннетта и Алана Томаса Бейкера…

По сложившейся уже традиции местом создания журнала стала его родина — юг Таджикистана, город Калининабад. На этот раз редакция располагает неограниченным количеством времени и средств; в хорошей форме и приподнятом настроении члены редколлегии и особенно неувядающий У. Я предлагаю вниманию читателей небольшое интервью с нашим раисом:

Крок: Многоуважаемый У! Летом этого года вы совершили путешествие из Фрунзе в Душанбе по крупнейшим караванным путям Киргизии, Узбекистана и Таджикистана. Как ваше здоровье и самочувствие?