Любовь и лейкопалстырь

– Чтобы вы исчезли прежде, чем полиция арестует вас и ваших сообщников!

– Чтобы я исчез? Вы хотите? Вы хотите сказать, чтобы я покончил жизнь самоубийством?

– Нет… чтобы вы уехали из Ливерпуля, например, в Штаты.

– Вы очень любезны, но мне нравится Ливерпуль, и я не собираюсь отсюда уезжать из-за ваших измышлений!

– Тем хуже для вас; я вас предупредил!

– Вы дурак, Фрэнсис, и мне вас жаль…

Повернувшись на каблуках, Берт Лимсей ушел прочь.

Бессетт в ярости прошипел:

– Смеется тот, кто смеется последним!

Морин попыталась его успокоить.

– А что, если вы ошиблись, Фрэнсис?

– Конечно! Защищайте его! Интересно, почему это все девушки теряют голову, как только его увидят?

В другое время ирландка отреагировала бы куда более жестко, но сейчас она понимала, что ее друг несчастен.

– Я не заслужила сравнения с девушками, сердца которых завоевывает Берт Лимсей…

Фрэнсис покраснел.

– Прошу прощения, Морин… Я не совсем отдаю себе отчет в том, что говорю или делаю… Все это слишком сильно давит на меня… Ах, если бы я не подобрал эту проклятую коробку с наркотиками…

* * *

В камере Пэтрик О'Миллой рассказывал товарищам по заключению о прекрасной жизни ирландцев на родине; при этом сразу было видно, что он готов предотвратить возможные возражения при помощи кулака. Но репутация отца Морин была настолько основательна, что никому не хотелось возражать ему, несмотря на то, что британские бродяги до сих пор живут в полной уверенности, что королева совершила ошибку, приняв в священные земли Объединенного Королевства эту вшивую банду ирландских ерегиков.

Стражник открыл дверь.

– О'Миллой! На свидание!

Ирландец подмигнул сидящим в камере и сказал:

– Это жена! Она испугалась, что я забыл о ней…

Проходя по коридору вслед за охранником, Пэтрик размышлял, додумалась ли Бетти сунуть бутылку виски в пакет с передачей. Конечно, бедняжка была всего-навсего англичанкой, но все же он надеялся… Увидев дочь, он был слегка удивлен, но это тронуло его сердце. Эта Морин все же молодчина! Он не сразу узнал того, кто стоял рядом с ней, и, лишь подойдя поближе, признал в нем англичанина, ставшего причиной его заключения. Приблизившись вплотную к решетке, он спросил:

– Зачем вы привели сюда этого типа, Морин?

– Сейчас объясню… Как вы себя чувствуете?

– Неплохо. Я отдыхаю. А как дома?

– Все вас ждут.

– Я скоро буду. Здесь тоже было бы не так уж плохо, если бы не столько англичан… Вы ничего не принесли?

– Простите, я об этом не подумала.

– Ничего… ничего… У молодежи никогда нет времени позаботиться о стариках… Это в порядке вещей… Конечно, печально, но что ж… Значит, как говорится, вы пришли посмотреть, жив ли я еще?

– Мы с Фрэнсисом хотели бы вас кое о чем попросить.

– С Фрэнсисом?

Морин указала на своего спутника.

– Вот с ним.

– Да?… Тогда слушаю вас, хотя не представляю себе, о чем меня может просить англичанин?

Фрэнсис собрался с духом.

– Мистер О'Миллой, надеюсь вы меня не забыли? Мое имя – Фрэнсис Бессетт, и я занимаю хорошее положение в фирме Лимсея и сына, экспорт -импорт…

– Вы хотите рассказать мне о своей жизни?

– Нет, мистер О'Миллой, только сказать, что я люблю вашу дочь…

– У вас хватает наглости, молодой человек!

– … и что я хотел бы на ней жениться… И поэтому, честь имею просить ее руки.

Пэтрик взглянул на Фрэнсиса круглыми г лазами и повернулся к Морин.

– Он что, пьян?

Фрэнсис обиженно возразил:

– Смею вас заверить, что я совершенно трезв, мистер О'Миллой!

– Тогда значит вы пришли, чтобы оскорбить меня?

– Простите?

– Вы пользуетесь тем, что я за решеткой и не могу свернуть вам шею за то, что вы оскорбляете меня, мою дочь и всех О'Миллой!

– Я вас не оскорбляю, я прошу руки вашей дочери!

– Англичанин!… Нет! За кого он нас принимает, Морин?

– Папа… Он любит меня…

– Это его дело, так, доченька? И даже для англичанина он не так уж плох… Ну ладно, мы достаточно пошутили,– уходите отсюда, молодой человек, и поищите других девушек для ваших чувств!

Бессетт уже собирался уйти, но Морин удержала его за руку.

– Скажите, отец, скоро кончится эта комедия?

– Комедия? Какая комедия?

– Этот парень любит меня; он пришел просить моей руки, а в ответ вы говорите только разные гадости?

– Морин, мне не нравится, как вы говорите с вашим старым отцом!

– Отец, вы должны понять одно: мне двадцать два года, Фрэнсис любит меня, а я люблю его…

– Вы лжете!

– То есть?

– Вы лжете, Морин! Никогда О'Миллой не сможет полюбить англичанина!

– Вы ошибаетесь, отец,– я люблю Фрэнсиса, и мы поженимся!

– Я никогда не дам вам на это родительского согласия!

– Тогда мы обойдемся без пего!

Удар был для Пэтрика неожиданным.

– Вы сможете ослушаться отца, Морин?

– Именно так!

– Тогда я вас прокляну! И до конца вашей жизни вы будете несчастны! Морин, дитя, возьмите себя в руки… Разве вы не видите, что это англичанин?

– Такой же, как и мама, да?

О'Миллой ждал этого удара ниже пояса с того момента, как разговор принял неприятный оборот. Он стал разыгрывать обычную слезную трагедию.

– Неужели же мои дети до конца жизни будут упрекать меня моим прошлым? Неужели же я не заслужил прощения, как следует воспитав вас?

– Нас воспитали не вы, а мамми!