Вольтер тут же написал ему: «Значит, это Вы? Вы написали такое остроумное «Письмо доктору Всезнайке»? Ну а я-то было подумал на аббата Койте. Конечно, какой же я глупец, сразу не понял, что Вы были в Англии в то время, как там объявилась эта сука Диогена, что Вы не так легко забудете Ваш с ним спор по поводу его «Рассуждения об искусствах и науках»…»
Разве могли у Руссо быть сомнения по поводу того, кто на самом деле написал это «Письмо»? Не стала ли ссылка подлинного автора на доктора Всезнайку проявлением иезуитского искусства казуистики? Он прибегнул к утонченному педантизму, чтобы освободить совесть от чувства вины.
Словно Вольтер хотел кое-что напомнить Руссо:
— Я не забыл ваших подлых трюков, связанных с оправданиями по поводу детей, но я больше не стану говорить об этом, по крайней мере сейчас. Но не забывайте, что все это висит на вас таким грузом, висит, как дамоклов меч на ниточке.
— Какая жестокость, какое злодейство! — завопил Руссо. — Тончайший расчет! Он рассчитывал обрушить на голову одного человека ненависть всей нации!
Нельзя, однако, показывать, что он напуган.
— Вольтер никогда не достигал желаемого результата, — повторял Руссо, — потому что на самом деле очень слаб. Он тем самым только усилит свою дурную репутацию в этой стране, только лишний раз всем продемонстрирует, что мысль обо мне не дает ему покоя.
Если мысль о Руссо продолжала умеренно мучить Вольтера, то при воспоминании о Вольтере Руссо испытывал невыносимые страдания. Руссо постоянно находился в адском напряжении. Ему все время приходилось угадывать, откуда и куда этот страшный человек нанесет свой следующий удар. К тому же Вольтер жил, наслаждаясь полной свободой, а он, Руссо, находился в бегах.
Несмотря на неустойчивое положение Руссо, несмотря на отвратительные нападки на него со стороны Вольтера,
Хьюм продолжал поддерживать самые добрые отношения с философским кружком в Париже! Только подумать! Он не видел никаких причин для прекращения переписки с самыми близкими друзьями Вольтера. С его друзьями по кампании «Уничтожить монстра!»: Дидро, Гольбахом, д'Аламбером и другими.
Какое странное дело! Хьюм, этот спаситель Руссо, поддерживает тесную связь с его заклятыми врагами. Жан-Жак вспомнил, как однажды ночью ему показалось, будто Хьюм разговаривает во сне. Он зловещим, сдавленным голосом бормотал: «Я схватил Жан-Жака Руссо! Я схватил его!» Было ли такое на самом деле или ему это лишь померещилось? Однако эта пугающая сцена постоянно стояла у него перед глазами, а в ушах звенели грозные слова. Руссо начал сомневаться, правильно ли сделал, выбрав Англию, а не Германию. Может, он опять угодил в сети, расставленные господином де Вольтером?
А если взять всю эту суету с пенсией Георга III[236]? Для чего Хьюм так старается, так навязывает ее Руссо? Разве ему не объясняли, что Жан-Жак не любит королевских даров? Что он уже давно взял за правило не принимать их? Разве он не отказался от пенсии Людовика XV? Разве принял предложение о финансовой поддержке от Фридриха Великого?
Но Хьюм так энергично настаивал на своем, что теперь Руссо стоял пред опасным выбором: либо принять эту пенсию, либо отказаться и тем самым нанести оскорбление королю. Чувствуя полную безысходность, Руссо попросил сохранить все в тайне. Но данного слова власти не сдержали! Вскоре весь мир узнал об этом. В результате Руссо отказался от пенсии, а это лишний раз подтвердило утверждения его врагов о том, что он — грубая, невоспитанная и неблагодарная деревенщина. Короче, медведь. (Позже Хьюм заметит: «Мне кажется, Руссо намеренно выпрашивает различные вспомоществования. Они нужны ему для того, чтобы их отвергать. От этого Руссо получает удовольствие и усиливает свою славу».)
Хьюм познакомил Руссо с придворным живописцем Рамсейем, который написал маслом его портрет.
Увидав себя на холсте, Жан-Жак пришел в ужас: на него глядел жестокий человек с презрительным, грубым выражением лица. И это он, самый добрый человек в мире, он, с таким нежным сердцем! Портрет вскоре размножили и распространили в сотнях экземпляров.
Благодаря усилиям Хьюма Руссо принял предложение мистера Давенпорта и переехал в его сельское поместье в Уотгоне, расположенное в безлюдной северной части Англии.
(Хьюм это отрицал. Он говорил, что, напротив, отговаривал Руссо, ведь при его темпераменте не следует так изолировать себя. Но Руссо оказался ужасным упрямцем.)
Руссо начал раздражать пристальный взгляд Хьюма. Ему не понравились эти выпуклые, тусклые серовато-зеленоватые глаза, которые все время буравили его. Руссо говорил: «Насколько должен быть несчастным человек, получивший от природы такие глаза». Он явно имел этим в виду, что злобная натура Хьюма виновата в том, что его нормальные глаза стали такими ужасными.
«Я не мог отогнать от себя этот пристальный взгляд, — жаловался Руссо в своем письме к мадам де Шенонсо. — Сколько раз я пытался, но все напрасно. Кто же в силах выдержать такой ужасный взгляд. Ни один человек! Он переворачивал всю мою душу!