Любовь и ненависть

Я должен поднять ее и нести в сторону поселения. Упал, встал. Вернулся к Мире. На этот раз ее глаза закрыты. Приподнял ее, надо уйти от пожарища как можно дальше. Тяжело шагаю, нога подворачивается, руки дрожат, чувствую, что кровь покидает мое тело. От толчков голова Госпожи болталась, как у механической куклы. У ручья я осмотрелся, присматривая место посуше, положил Миру на землю. Очевидно, что сегодня я не смогу передвигаться. Усилие, потребовавшееся мне на то, чтобы перенести легкую, как перышко Госпожу, полностью истощило меня. Ноги задрожали и подкосились. Земля приподнялась и ринулась мне навстречу…

Очнулся. Я истекаю кровью, но еще жив.

Сердце колотилось у в меня груди, как молоток, когда я с ужасом склонился над телом Госпожи. Жива! Спит или без сознания. С трудом вороча раненным плечом, приподнял ее голову, влил в ее рот воду. Выпила. Отлично! Сам попил, пожевал сухари. Фу — есть совсем не хочется. Надо осмотреть свои повреждения.

Кровь была повсюду, стремительно вытекая из раны на ноге. Я скинул с себя куртку и зубами оторвал от нее длинный лоскут. Обернув ткань выше колена, я затянул временную повязку так туго, как только смог.

Дышать трудно, воздуху не хватает. Разорвал рукав рубашки, уже обмякший и жирный от крови. Вся правая рука и бок густо-красны. Тут же закапало на землю. Как мог перетянул жгутом. Попил. Лег рядом с Мирой, накрыл ее одеялом, обнял здоровой рукой — ей нельзя замерзать. Вот и все — я устал. От раны вверху у самой правой подмышки тянется и расползается по всему телу сухой, колючий жар. Он наполняет всю грудь и сильно туманит голову, но ноги неприятно леденеют. Жар сменяется холодом, потом снова жаром. Жгучий огонь в груди порою превращается в ледяной нож, сверлящий где-то в легком. Меня охватила апатия, и я забылся тяжелым сном…

Разбудило меня громкое, как весной, пение птиц на высоких деревьях. Через зеленую густую листву зыбко пылилась золотая россыпь солнечных лучей. Мира лежит с открытыми стеклянными глазами. У меня усилился жар.

Дал ей воды, сунул в рот сыр, она проглотила. Я лежал, источая жар, смотрел на бледное лицо жены своего лучшего друга. Терпи, терпи маленькая, он уже скоро будет здесь. Я знаю, я верю, ты дождешься. Мои мозговые волны смешались в водовороте, тело было слишком уставшим, чтобы поддерживать сознание…

…Проснувшись, я в первое мгновение не в силах был шевельнуть ни рукой, ни ногой. Меня трясет в лихорадке. Рассвет только-только начинал разгораться; облака на востоке порозовели, и звезды меркли одна за другой. С первым лучом солнца подул легкий ветерок, необычно теплый. С трудом, стуча по ее зубам горлышком фляжки, напоил Миру, сунул ей в рот еду. Сам не пью, встать у меня уже нет сил, не знаю, сколько нам придется пролежать здесь, ожидая помощи, хватит ли воды Госпоже. Мира повернулась вдруг ко мне. Словно узнав меня, она подняла голову, ее губы зашевелились, а глаза расширились, наполнившись слезами. Не знаю, сказала ли она чего-нибудь, я потерял сознание…

…Я лежал, не шевелясь, и смотрел на Госпожу, она только что попила и заснула. Кажется ее взгляд иногда проясняется, всего лишь на мгновение, но она узнает меня, чтобы опять вернуться в свою отрешенную пустоту. Скорее Рем, поторопись, я чувствую, что мне недолго осталось, я уже ухожу, уже почти ушел…Ведомый ошейником раба, он сможет найти свою Госпожу. Быстрее друг…

Предгорья медленно наполняет прозрачная дымка вечерних сумерек. Я все вижу как в тумане, наконец перестал чувствовать боль, хотя тело тоже перестал чувствовать. Не смог напоить Миру — не нашел своих рук.

Расслабленный, умиротворенный и очень счастливый, я видел все как сквозь мягкий, неясный сон.