Любовь и ненависть

— Нападают и всякий раз по-разному. Каждый раз мы не знаем, чего от них ожидать. Эти темные маги, приспешники самого Окаянного. — Лицо креландского офицера напряглось. — Они способны на все. Варвары готовы убивать кого угодно — женщин и детей и дерутся они просто зверски, они не знают что такое честь. Клянусь, что души у них нет. Но больше всего они охотятся за носителями браслетов Подчинения и их рабами! Поэтому, господа и дамы, прошу не отходить далеко от повозок и не бродить по лагерю.

— Однако, чует мое сердце, они и «магический огонь» пустят на нас, как когда-то прежде.

—Магический огонь? — пробормотал маркиз Конрад, — Что?…

—Да, — перебил его офицер. — Они же черные маги, хоть и не такие сильные как самый главный приспешник Окаянного — их Владыка. Не земной это огонь, не земной, а взят из самой преисподней; неугасимое пламя геенны огненной. В этот год мы потеряли множество обозов, укреплений и деревень, а, эта проклятая штука заживо пожрала много хороших парней. Он липкий, этот огонь, как пылающий мед, и даже вода с трудом гасит его.

—Я слышал о нем, а некоторые из них могут развеять человека по ветру одной силой мысли. Хлопок и нет солдата, один пепел вокруг…

— А еще они могут деревья ронять, мосты ломать одним взглядом, трещины в земле делать, некоторые могут даже молнией ударить!

Я, да и все мы, благородные господа, открыв рты, слушали подошедших креландских солдат. «Интересно, — подумала я, — а Рем, хоть что-нибудь из перечисленного может делать, если да, тогда он действительно великий маг!»

— А что они с пленными делают! Ужас. Отлавливают господ и их рабов и заставляют хозяев прислуживать своим рабам! — Вокруг раздались шокированные возгласы — служить зверям! Отвратительно!

Вечер. Обоз остановился как только стало темнеть. Мы, уставшие, наконец слезли с повозок, нам позволили немного пройтись, чтобы размять затекшие ноги. Ночевать будем в экипажах. Рабов не отпустили. Граф любезно проинформировал меня, что теперь, до самого Осгилиана, они будут скованы. Мужчина пригласил меня прогуляться перед сном. Лагерь засыпает. Мне совершенно не хочется оставаться в душном экипаже рядом с болтливой баронессой, ее трескотни хватило мне с избытком, может, когда я вернусь, она уже заснет? В надежде, что мы навестим наших рабов, соглашаюсь. Граф любезно берет меня под руку и не спеша, прогулочным шагом ведет меня по лагерю, я напряженно улыбаюсь, похоже, у меня появляется проблема.

— Дорогая моя маркиза, нет, Антуанетта, вы же не против, чтобы я вас так называл?

Я вынужденно кивнула, вежливо склонив голову.

— Вы так прекрасны! — Я хмыкнула про себя, худющая, бледная после болезни, одетая в белую мужскую рубашку и черные мужские же штаны, одолженные мне тринадцатилетним мальчиком, в прикрывающей этот позор меховой накидке! Просто эталон красоты!

— Вы так хрупки и очаровательны! Ах, это убивает меня — вы замужем! Мне кажется, что я ненавижу этого, незнакомого мне счастливчика! Это вроде сумасшествия. Но одно ужасно… Вот я женился, я знаю это чувство… Ужасно то, что мы — старые, уже с прошедшим… не любви, а грехов… вдруг сближаемся с существом чистым, невинным; это отвратительно, и поэтому нельзя не чувствовать себя недостойным. Я полюбил вас! Давайте проведем оставшиеся часы вместе!

Порывисто схватил меня за руку. Ужас какой, что же делать? Граф эффектно помигал глазами, чтобы не видно было слез, стер рукавом несуществующую слезинку отчаяния и прижал меня к себе.

— Ты пойми, — сказал он с придыханием, — что это не просто любовь. Я был влюблен до этого много раз, но это не то. Это ОБОЖАНИЕ! Это сумасшедшее влечение — он тяжело дышал, я нервно оглянулась, прогуливаясь мы зашли далеко в сторону от основного лагеря, никто нас не видел. Рем помоги, он сейчас положит меня на землю и овладеет мной, а я ничего не смогу с ним сделать. Представляю, как беснуется сейчас там мой мужчина…Чувствую какую боль причиняют ему железные оковы, которые он пытается порвать…Чувствую рев, рвущий его горло…

— Это не мое чувство, а какая-то сила внешняя завладела мной. — Врокин мял мою грудь — Ведь я уже не могу уехать, Антуанетта, потому что решил, что этого не может быть, понимаешь это как счастье, которого не бывает на земле; но я бился с собой весь этот день и вижу, что без тебя нет мне жизни. И надо решить…

Лукас

Второй день они преследуют обоз. Дорога из Сорве сначала ветвилась по низине бывшей реки Поддубок, во второй половине дня поднялась на возвышенность. Сегодня вечером обоз должен подойти вплотную к предгорьям. Там и планировалось напасть.

Сумерки раскинулись над креландским лагерем крыльями летучей мыши. Небо за многочисленными повозками было зеленым, как неспелое яблоко. Зажглись фонари, но темнота еще не наступила, и казалось, что они зябнут.