Любовь и оружие. Венецианская маска.

Виллетард нахмурился; он стоял в нерешительности, покусывая губу, и наконец пожал плечами в мрачном смирении.

— Так тому и быть, — сказал он. — Ответственность лежит на вас. Утром я отправлю приказ в Сенат.

Но это не устраивало Марка-Антуана.

— Вы передадите его мне сейчас же, едва он будет написан. Я хочу забрать капитана Пиццамано из тюрьмы прежде, чем венецианцам станет известно, что его туда поместили. Вы должны помнить, что для венецианцев он — герой Лидо. Я не желаю волнений, которые могут последовать за известием о его аресте.

Виллетард плюхнулся в свое кресло, схватил перо и быстро написал приказ. Он подписал его и поставил печать посольства.

Посыпав лист порошком, он протянул оформленный документ Марку-Антуану.

— Не хотел бы я оказаться в ваших туфлях[71], когда Маленькому Капралу станет известно об этом.

— Ах! И все-таки, дорогой мой Виллетард, это — довольно прочные туфли, скроенные по модели Директории. Думаю, они выдержат мой вес, если я буду ходить аккуратно.

Глава XXXVIII. РАЗОБЛАЧЕНИЕ

Маленькая дама, называвшая себя виконтессой де Сол, была брошенной и несчастной.

Каким бы досадным ни было для Лальманта исчезновение мистера Мелвила и накопление в миссии невостребованных писем, адресованных Лебелю Директорией, для нее оно было источником гораздо более глубокого беспокойства. Ее постоянно преследовал страх при мысли, что он мог вновь, но на сей раз окончательно, пасть жертвой Вендрамина. Сама она не могла заниматься этим делом, потому что Вендрамин из-за опасений, возникших после случившегося, держался теперь на расстоянии. К тому же, его кошелек истощился, и, не имея способов пополнить его, он уже не мог появляться в казино, которое прежде часто посещал.

Она донимала Лальманта требованиями организовать травлю Вендрамина, но Лальмант, чувствуя, что не может принять соответствующие меры без возможной серьезной компрометации мнимого Лебеля, был обречен на бездействие.

Для нее стало обыкновением ежедневное посещение миссии в поисках известий об исчезнувшем человеке. Следуя этому обыкновению, она пришла к Виллетарду наутро после визита Марка-Антуана.

Поверенный в делах был в это время один и в чрезвычайно дурном настроении. Он вовсе не был спокоен относительно дела этого Пиццамано. В отличие от Лебеля, он не располагал мандатом правительства. Он был ставленником Бонапарта. И, насколько он знал маленького корсиканского полководца, тот становился отнюдь не самым разборчивым из людей, когда ему перечили. Проведя ночь в размышлениях о приказе об освобождении, Виллетард был глубоко обеспокоен. Он отчаянно метался между предчувствием, что поступил неблагоразумно, и убеждением, что, ввиду полномочий Лебеля, он не мог поступить иначе. Он чувствовал, что оказался в неудачном положении, поставленный в силу обстоятельств между военной и гражданской властью. Ему казалось неизбежным, что при любом конфликте между ними его раздавят, если он не будет действовать осторожно.

Он вновь перечитал оставленную Лебедем записку, защищающую его, и думал, что скажет обо всем этом Бонапарт, когда виконтесса вошла в его комнату без предварительного доклада и, бесшумно стукая, направилась к нему с мягким приветствием:

— Доброе утро, Виллетард!

По темпераменту он относился к тем мужчинам, которые приходят в восхищение при виде хорошеньких женщин, и обычно созерцание виконтессы было для него истинным удовольствием. В это утро, однако, он отнесся к ней почти недоброжелательно. Ворчливым тоном он предупредил ее ежедневный вопрос:

— Вы можете быть довольны тем фактом, что ваш месье Мел-вил, наконец, вновь объявился.

Вспыхнув, с сияющими глазами она подбежала к нему. Положив руку ему на плечо, она стала его расспрашивать. Виллетард отвечал ей мрачно, возмущенный ее радостью, которой он вовсе не разделял. Их друг был в полном порядке и совершенно выздоровел. По поводу причин его отсутствия Виллетард не сказал ничего определенного. Инструкции Лебеля о том, что его истинное лицо должно оставаться тайной, были чрезвычайно твердыми. Припертый расспросами настойчивой дамы, поверенный в делах прибег к утверждению, что месье Мелвил выздоравливал в доме Пиццамано.

Это поуменыпило радости в глазах виконтессы. Ее лоб наморщился в раздумий, она по-прежнему опиралась рукой на плечо Виллетарда. Ее блуждающий взгляд упал на документ, лежавший перед ним на столе. Подпись привлекла ее внимание.

Другой не смог бы так быстро осознать то, что тотчас стало очевидным для виконтессы. Занятие, которому она посвящала себя уже долгое время, развило ее наблюдательность и отточило ее способность быстро строить умозаключения. Заметив подпись и прочитав и дату, она сразу высказала вслух результат сопоставления этих фактов:

— Камиль Лебель здесь, в Венеции?

Ее изумленное восклицание сразу породило ряд выводов у не менее сообразительного поверенного в делах. Он откинулся в кресле и поднял голову, чтобы хорошо видеть ее.

— Вы знаете Камиля Лебеля?

При всем его вопросительном тоне, то было скорее утверждение, полное изумления, чем вопрос.

— Знаю ли я его?