Любовь и пепел

— Не переживай за меня, — настаивал Эрнест, излагая свой план. — Я знаю об этих водах такое, чего не знает больше никто. И знаю множество мест, где можно спрятаться. Я могу найти их всех.

Я кивнула, поцеловала его и пожелала удачи — пришлось все время держать язык за зубами. Я знала, что лучше не говорить, что эта миссия больше похожа на фантазию и одну из форм избегания. Он собирался искать подлодки, вместо того чтобы встретиться со своими страхами лицом клину, избавиться от пустоты внутри себя и начать что-то новое. Или, возможно, это был его способ примириться со всем, что мучило его душу, только на этот раз его демоны собирались предстать не в человеческом образе, а в образе немецкой подводной лодки. Если все пойдет хорошо, он разнесет их вдребезги, возможно даже не успев хорошенько разглядеть. И для этого не придется писать ни единого слова.

Если Эрнесту действительно было важно помочь, то лучшим вариантом, как мне казалось, было бы отправиться на один из фронтов в Европе в качестве журналиста и добавить свой голос к сопротивлению, как он уже блестяще сделал в Испании.

Я умирала от желания поехать в Европу, но теперь, когда это была и наша война, американские военные решили, что женщины-журналисты не должны находиться вблизи линии фронта. Это не было похоже ни на Испанию, ни на то, с чем я сталкивалась раньше. Журналы все еще нанимали женщин, только не отправляли туда, куда я рассчитывала попасть. Любая зона боевых действий была для меня теперь закрыта.

Я умоляла Чарльза Кольбо из «Колльерс» придумать способ отойти от правил ради меня, но все оказалось бесполезно. Он предполагал, что самое близкое место к военным действиям, куда меня допустят, — это Карибское море, где я могла бы попытаться выяснить, какой эффект вызывает вся эта подводная война. В этом состояла его идея.

Задание оказалось совсем не таким, на какое я надеялась. Я хотела быть в центре столкновения, там, где происходили вещи, имеющие реальную значимость. Вот где бы я чувствовала себя живой, полезной и причастной. Тем не менее путешествовать по Карибскому морю было лучше, чем оставаться дома, заставляя слуг полировать серебро. Я чувствовала себя слабой и прирученной. И я была в безопасности.

План состоял в том, чтобы перемещаться от острова к острову в поисках чего-нибудь интересного: нацистских осведомителей, спрятанных припасов для подводных лодок или спасательных шлюпок. Немцы определенно были в Карибском море. Корабли союзников почти ежедневно взрывались в водах, но пока то, что я видела, было не зоной боевых действий, а скорее открыткой с изображением сверкающей голубой поверхности Наветренного пролива, постоянно меняющейся и скрывающей все, кроме себя.

Я сгорела на солнце, страдала от морской болезни и невыносимой скуки, меня искусали муравьи и замучили тараканы, рыбный запах и беспрерывное покачивание на волнах. И хотя я так и не нашла того, за чем отправлялась, — внезапного появления перископа в безмолвной черной ночи, — я все равно написала статью и отправила одиннадцать тысяч слов в «Колльерс», которые представляли собой не более чем дневник моего, или любого другого, ужасного путешествия.

Я вернулась домой с тропической лихорадкой, которую подхватила в Суринаме. Мне казалось, что мои кости медленно ломаются. А еще я ужасно соскучилась по мужу. Эрнест наконец вернулся из своей последней «Операции одиночки». Он весь обгорел на солнце, а его борода стала густой и растрепанной. От него пахло рыбой, потом и сражением. Насколько я могла судить, он не менял одежду и ни разу не мылся за все это время. А еще он где-то потерял ботинки.

— Мы ведь два сапога пара, правда, Зайчик? — спросила я после того, как он обнял меня и налил нам обоим виски. — Ты нашел свою подлодку?

— Нет. А ты?

— Даже намека на нее.

Он рухнул на другой конец дивана, что стало знаком для Принцессы, дремавшей неподалеку на солнце: она примостилась на его груда и громко замурлыкала, как будто заработал маленький трактор.

— Мы должны из этого извлечь урок.

— Кажется, я знаю один, — сказала я и начала снимать с него одежду.

Я отвела его в душ, и мы долго стояли под струями теплой воды. Потом начала растирать мылом и мягкой тряпочкой, целуя каждую вымытую частичку тела, постепенно восстанавливая его по кусочкам.

— Полегче, — попросила я, когда Эрнест начал мыть мне голову. — Я все еще не совсем оправилась от лихорадки.

Но его руки оказались удивительно нежными, они смогли снять усталость, все тяготы путешествия и напряжение после месяцев разлуки. И там, полностью отдавшись ему, я почувствовала, как мы становимся ближе друг другу. Со мной был человек, в которого я когда-то влюбилась, забыв о морали. Он не исчез бесследно.

Позже, когда мы свернулись калачиком в постели, наполовину замотанные во влажные полотенца, принесенные из душа, все было прекрасно и мирно, как раньше — до Перл-Харбора, до нагрянувшего успеха его великой книги, до того, как я погрузилась в пучину разочарований и сомнений в том, что мы больше не на одной стороне.