Любовь и пепел

— Ну конечно. — Я повернулась к нему лицом, положив руку на спинку сиденья. — Правда, сама рыбалка меня мало интересует, но вот возможность рассмотреть подводный мир — другое дело.

— Кому может не нравиться рыбалка? — Вопрос Гиги был бесхитростным и честным, он задал его сразу же, как только эта мысль пришла к нему в голову. Так позволяли себе только дети, еще не обремененные желанием угодить другим.

— Это не имеет значения, — сказал Патрик. — Она может делать все, что ей заблагорассудится. Есть много вещей, которые могут радовать. — Он одарил меня улыбкой дипломата. Патрик явно был прирожденным посредником, как это часто бывает со средними детьми, которые оказываются не столько на стороне кого-то конкретного, сколько на стороне беспристрастности.

— Может быть, со временем мне понравится рыбалка, — предположила я.

— Вы писательница, да? — спросил Гиги. — Как папа?

— Да. — Неожиданно у меня сдавило горло. Ни уборка, ни подготовка к приезду мальчиков не излечили моей раны. — Никто не может быть таким, как твой отец, — сказала я. — Но да, я писательница.

Режим дня раскачивался, как гамак, пока мальчики привыкали к своему отдыху. Они не ложились вовремя спать и иногда засыпали за обеденным столом или на полу во время игр. Холодильник всегда был открыт, даже если совсем скоро нас ждал завтрак или обед.

— Мальчикам нужна еда, — просто отвечал Эрнест.

Конечно нужна, но я понятия не имела, сколько именно. Исчезали целые головки сыра. Если я покупала дюжину яиц, то оказывалось, что надо было взять три дюжины. А количество молока, которое они сметали, просто шокировало. Но в то же время было здорово, войдя на кухню, увидеть, как один из мальчиков, не дыша, выпивает целый стакан пенистого молока, а потом, задыхаясь от холода, вытирает губы рукавом.

Они спали на раскладушках на большой солнечной веранде и оставляли разбросанными на полу постельное белье, комбинезоны, футболки и пижамы. Их носки я находила повсюду, что было забавно, потому что они редко их носили. Эрнест смеялся над этим и над всем остальным. Похоже, у него было только два домашних правила: не ругаться до четырех часов дня и не приносить в дом песок. Если мы возвращались с пляжа или с прогулки на «Пилар», он заставлял их мыть ноги на террасе в ведрах с дождевой водой. Конечно, приходилось следить и за другими вещами, которые они приносили в дом, — камни, кору, блестящие листья, а однажды даже ящерицу с желтыми крапинками и мутными глазами. И даже это было в некоторой степени допустимо до четырех часов дня, но если позже — наказания не избежать.

— На самом деле они очень стараются ради тебя вести себя прилично, — поделился Эрнест однажды вечером, когда мы собирались ложиться спать. — Я знаю, что так не кажется, но подожди: стеснение перед тобой исчезнет — и все полетит к чертям. И тогда, может быть, они тебе перестанут нравиться.

— Думаю, я выдержу, — сказала я, натягивая белую хлопковую пижаму. — В конце концов, они же просто дети.

Я видела, что удивила его.

— Мисс Голландский Очиститель. — Он любил меня так называть. Эрнест посмотрел на меня с улыбкой, а потом рухнул на кровать и вытянулся во весь рост. — Я бы хотел, чтобы у меня была хоть какая-то поблажка, раз уж я их отец.

Я выключила свет и легла рядом с ним, отбросив простыни.

— Нет, так не бывает.

— Вот что я тебе скажу: я лучше сплю, когда они рядом. Даже если я не слышу их дыхания, я знаю, что оно теплое, ровное и спокойное. Так они засыпают. Они еще не сделали ничего дурного в жизни.

— Я надеюсь, что они будут часто сюда приезжать. Мальчики приносят с собой жизнь.

Мы долго лежали неподвижно — так долго, что я решила, что Эрнест заснул. Затем, понизив голос почти до шепота, он сказал:

— Я хотел бы иметь дочь.

Он застал меня врасплох. Я почувствовала, как мой пульс участился.

— Правда?

— Да. От тебя. Я хочу, чтобы у нас был ребенок.

В один момент я ощутила бурю эмоций: радостное возбуждение и ужас одновременно, а также все то, что между ними. Я была рада, что мы были в темноте и он не мог прочитать все по моим глазам.

— Ты действительно думаешь, что мы к этому готовы? Мы еще даже не женаты.

— Свадьба сейчас — это просто формальность, согласна? Мы вместе, и только это имеет значение. И в любом случае никто никогда не готов к ребенку. Мне это стало ясно еще в Париже с Бамби. Я просто сходил с ума и продолжал думать о том, что теряю, вместо того чтобы представлять, каким он вырастет замечательным человеком и невероятной личностью. И даже не представлял, сколько он принесет в мою жизнь.

— Тебе кажется, что чего-то не хватает, раз у тебя нет дочери? Ты об этом?

— Отчасти. — Он передвинулся на свою половину кровати и тяжело вздохнул. — Я просто хочу, чтобы у нас с тобой был ребенок. И я не понимаю почему, но я постоянно думаю о дочке. Иногда она кажется мне такой ясной и реальной, что я почти верю, что она уже у нас есть. — Он с трудом сглотнул, его голос сел от эмоций. — У нее твои волосы и твои глаза, и все хорошее в ней от тебя.

— А что в ней будет от тебя?