– Скажи, дядя, каким должен быть царь. Кротким али грозным? – спросила его Марья.
– Царь без грозы словно конь без узды, – изрек Иван Желябужский, не отрываясь от шахмат. – Царю подобает быть грозным, ибо он есть самодержец и помазанник Божий. А кто отступит от сего правила, тот не есть царь… Конь без узды… Гм!.. А ежели конем двинуть… Побьет его ладья али нет?
Царю надлежит быть суровым. Иных слов она от дяди и не ждала. Может, оно и к лучшему, что Миша изменился. Теперь он не позволит женить себя против своей воли. Старица Марфа и бояре не посмеют перечить гневливому царю. «Ах, полно гадать! – решила Марья. – Будь что будет!»
Она пригляделась к драгоценным фигурам на доске. Никто не учил ее играть в шахматы, но она так часто наблюдала за игрой дяди и князя Куракина, что незаметно усвоила правила игры. Видя, что дядя надолго задумался, она взяла слона и поставила его на противоположный край доски. Желябужский от досады хлопнул себя по лбу:
– Вот глупорожденный! Так гадал и этак мудрил, а самого простого хода не узрел! Ай да племянница! Поставила царю мат!
Глава 13
Конец – делу венец
«Лета 7133 года 6 генваря учинилась на Москве всемирная печаль: царица Марья Долгорукова волею Божию умре». После свадьбы царица не прожила и полугода. Она ничего не открыла духовному отцу на смертном одре. Исповедь была глухой, ибо последние дни своей короткой и наполненной страданиями жизни царица провела в забытьи, не узнавая никого из близких. Впрочем, милостив Бог, ибо царица покаялась Марье Хлоповой. Истинно глаголют, аще священника, нужды ради, не получишь, и ты своему брату али сестре возвести согрешение свое, и Бог простит тя.
Марья Долгорукова была погребена честно в соборе Вознесенского монастыря. Узнав, что царица преставилась, Марья Хлопова прошептала тихонько, чтобы не услышала любопытная Татьяна Минина, принесшая эту скорбную весть:
– Прости, Господи, ее грешную душу!
В согласии со святоотеческим преданием было устроено поминовение царицы на третий, девятый и сороковой день, ибо в эти дни ангелы трижды поставляют душу новопреставленной пред Господом. В сороковой день решается, блаженствовать ли душе в райских кущах или гореть в аду, ибо на сороковой день Спаситель вознесся к небу, сорок дней оплакивали праотца Иакова, после сорокадневного поста пророк Моисей получил от Бога скрижали Завета на горе Синай. Имя царицы было навечно записано в Панафидном приказе, дабы ежегодно заказывать в церквях молебны за упокой ее души.
Когда миновали сороковины, святейший патриарх Филарет призвал в свои палаты великого государя и царя Михаила Федоровича. Патриарх повел речь издалека, обиняками, стараясь не задеть чувств сына, удрученного кончиной супруги. Горе великое, вздыхал патриарх, но нам, христианам, надлежит смириться и не роптать, памятуя, что человек смертен и ему рано или поздно суждено переселиться в мир иной, где несть горя и печали. Однако прежде чем предстать пред судом Всевышнего, всякому христианину надлежит исполнить заповеди Божьи.
– Грех предаваться унынию! – увещевал патриарх. – Надобно, помолясь святым угодникам, подумать о новой женитьбе.
– Батюшка! Я хочу жениться и детишек завести.
– Похвально, похвально! – воскликнул Филарет, обрадованный тем, что сын быстро согласился с его доводами.
– Машенька Хлопова давно любезна моему сердцу. Нас пытались разлучить, однако судьба иначе повернулась. Я дал зарок на ней жениться, и слово мое крепко.
Патриарх надолго замолчал. Ему доносили, что Хлопова виделась с больной царицей. По возвращении сына с богомолья патриарх тайно допрашивал окольничего Валуева, и трепещущий исполин рассказал, как он провел опальную невесту в келью царицы, а после сопровождал туда государя. О чем они говорили, того окольничему не ведомо, но подле государыни находилась сенная боярышня Марья Милюкова и она, должно быть, слышала все разговоры. Послали именем святейшего патриарха тайно расспросить боярышню, но Милюкова забожилась, что знать ничего не знает и ведать не ведает, а когда к ней приступили с угрозами, попросту спустила патриаршего посланца с крыльца. Ждали, что святейший патриарх велит взять дерзкую девку в застенок, но Филарет смолчал, не желая ссориться с сыном. Сенная боярышня потому и дерзила, что чувствовала поддержку государя Михаила Федоровича.
Сначала патриарх понадеялся, что тайное свидание разочарует сына. Миша помнил свою невесту совсем юной, но минуло немало лет, а ведь девичий век недолог. Однако оказалось, что сын по-прежнему пленен Хлоповой. Надо, чтобы он сравнил постаревшую невесту с молодыми красавицами. Обдумав ответ, патриарх ласково сказал:
– Мы с матерью не супостаты родному сыну… Коли выбрал жену по нраву, ин так тому и бывать… Но и нас с матерью уважь… Марфа Ивановна хочет, чтобы в Москву свезли лучших невест для смотра… Покорись родительской воле, не нарушай прадедовский обычай.
– Напрасные хлопоты, батюшка! Никто мне не мил, опричь Машеньки.