Любовь и СМЕРШ (сборник)

Перед входом в королевский дворец на Градчанах мы столкнулись с группой израильских туристов. Группа стояла онемев, с широко раскрытыми от изумления ртами.

Причина недоумения выяснилась моментально: прямо у входа на площадь, под памятником Масарику, оркестр „харедим“ исполнял „Хатикву“. Израильтяне, читающие эту статью, поймут всю странность и загадочность подобного зрелища, а не заслужившим проживать на Святой Земле я предлагаю поверить на слово — иначе пояснения займут несколько страниц.

Мы с женой переглянулись, моментально сообразив, в чем тут дело, и принялись ожидать развязки. Спустя несколько минут к начинающим отходить от каменного оцепенения туристам вернулся гид, ходивший, по-видимому, отмечать входные билеты, и тут же принялся за работу.

— Видите ли, — объяснил он, — бороды, черные шляпы и черные костюмы не являются однозначной принадлежностью еврейских ультраортодоксов. В Чехии, например, так одеваются музыканты.

— Но почему они играют „Хатикву“? — не унимались туристы.

— Ну, — предположил гид, — наверное, они увидели группу израильтян и в знак приветствия исполнили гимн Израиля. Чехи вообще очень гостеприимная нация, вы разве не заметили?

— Заметили, заметили, — закивали туристы, и в футляр от контрабаса, призывно распахнутый на мостовой перед оркестриком, посыпались монетки.

Довольная группа двинулась на осмотр дворца, а мы продолжали слушать симфоническую поэму Б.Сметаны, один из мотивов которой послужил основой для „Хатиквы“.

Интерпретация ситуации меня позабавила, и я с удовольствием рассматривал площадь, фасад дворца, торжественную смену караула. Случайно бросив взгляд на фигуру Масарика, я оторопел: над музыкантами возвышался памятник тель-авивскому поэту Петру М. Не веря своим глазам, я принялся разглядывать лицо монумента и оторопел еще больше: Петр-Масарик подмигнул мне правым глазом и произнес, вытягивая перст по направлению к толпе туристов:

— Эпоха кабаре.

Я обернулся к Анне, чтобы рассказать ей о невероятном поведении памятника, и увидел, что она тоже смотрит на монумент.

— Видела? — спросил я, и бесчисленные реминисценции на классические сюжеты закружились в моей голове.

— Что видела? — уточнила Анна.

— Ожившую статую!

— Статую — нет, но я видела, как абсентный подход может превратить поэму „Влтава“ в „Хатикву“

Дальнейший разговор о последствиях неумеренного потребления черного кофе я решил оставить вне рамок этой статьи. Одного до сих пор не пойму, на что намекал поэт М.?

* * *

Название произведения — тоже авторская интерпретация, подсказка, с помощью которой направляют или, наоборот, запутывают читателя, обращая его внимание на некоторые особенности текста. Автор, заинтересованный в максимально большем количестве интерпретаций, стимулирует фантазию читателя, например заглавие „Капитанская дочка“ фокусирует внимание на второстепенной фигуре повествования, хотя для повести Гринев или Пугачев представляют куда больший интерес.

Размышляя о названии, читатель волей неволей начинает думать, почему в центр поставлена фигура дочери капитана, и отыскивать объяснения, то есть — интерпретировать. Название „Замок“ слегка притушевывает главную фигуру романа — Йозефа К., а „Голем“ выводит из тени на первый план персонаж, вообще не участвующий в повествовании. О многозначности названия „Улисс“ написана целая библиотека.

„Заглавие одного из самых знаменитых и читаемых романов за всю историю человечества — „Три мушкетера““, — пишет Эко, — повествующего на самом деле о четырех мушкетерах, можно отнести к гениальной оплошности, но такого рода рассеянность может позволить себе только очень большой писатель».

* * *

Мои разговоры с мэтром А. всегда заканчиваются одинаково.

— Яша, — говорит мэтр, — ты хорошо пишешь, ты даже очень хорошо пишешь, но вот названия твоих произведений никуда не годятся. Названия — имя книги, а ты как нарочно выбираешь такие, что сбивают читателя с толку. Ну кто, кто скажи на милость, может понять о чем рассказывается в книге «Шахматные проделки бисквитных зайцев»? Или «Астральная жизнь черепахи»? А твой роман ты назвал вопиюще плохо: «Вокруг себя был никто». Ты-то сам можешь объяснить смысл такого названия?

— Могу, — отвечаю я, с самой почтительной из интонаций.

— А вот читатель не сможет! — торжествующе восклицает мэтр. — Он повертит в руках твою книгу и положит ее обратно на прилавок. Посмотри, как называли свои произведения наши великие предшественники: «Анна Каренина», «Ярмарка тщеславия», «Гроздья гнева», «Герой нашего времени». Одно название — уже половина успеха. Ты знаешь, сколько лет Толстой сочинял название «Война и мир»?

Я бы все твои книги взял и переназвал, все, без исключения. Измени, измени, пока не поздно название романа. Потом жалеть будешь, мол, предупреждал меня старик А., а я его не послушал…

С мэтром я не спорю, я ведь не бат-ямский поэт Павел Л. Тот ругается с ним так, что, жена мэтра начинает успокаивать и разнимать спорщиков. Павел вообще известный литературный скандалист.