Любовь и смерть. Селфи

– Видите ли, я краевед. – Хозяин сел напротив и поправил очки. – По образованию архивариус, сорок пять лет в музее проработал, в Москве. На автобусе ездил, потом на электричке. Тут недалеко, часа полтора. А когда вышел на пенсию, увлекся историей этого края. Живу я один, овдовел рано, да так и не женился снова. А детей Бог не послал.

– Вы верите в Бога? – удивилась Люба. Икон в доме не было, как она успела заметить.

– Раньше не верил, а теперь пора, – улыбнулся Иваныч. – С Богом труднее жить, но проще уходить. Господь ничто так не ценит, как раскаяние. Я, можно сказать, раскаялся в своем атеизме. Платоша-то покоя не нашел. Значит, есть Бог.

– Как вы его неуважительно – Платоша.

– А за что мне его уважать? – рассердился вдруг хозяин. – Я, когда Аграфена ко мне пришла, подумал: вот так удача! И к пенсии прибавку заработаю, и край свой прославлю. Благое дело. Душа прямо пела. Но недолго. Беда моя от излишней старательности. Взять бы мне Платошины архивы, да и написать эту книжку. А я копать начал. В дебри полез.

– Ну и что нарыли? – нетерпеливо спросила Люська.

– Кичиться им не надо бы, Большаковым, – поморщился Иваныч. Видимо на «нарыли». – Потому что все это липа, – по-простецки сказал он. – Вся их история. За уши притянуто. Начнем с того, что Большаковы, мол, сразу приняли сторону новой власти. Ничего подобного! Отец Платоши, Кузьма Большаков, ушел к белым вместе со своим братом. Купец был богатый, золотишко у него водилось. Поговаривают, перед уходом в Белую армию он у себя в саду горшок с золотыми червонцами закопал.

Люська заметно приободрилась. Клад – это дело! Юрий Алексеевич меж тем продолжал:

– Жена Кузьмы только-только родила, поэтому ее с младенцем братья Большаковы с собой не взяли. Понадеялись на родню. Только Татьяна и сама оказалась не промах. Когда муж с деверем сгинули, она тут же пристроилась к местному активисту Блямкину. Женщина была видная, одно слово купчиха! Я нашел в архиве ее фотографии. Тогда ценили не худобу, а дородность, стать. Потому как голод был в стране, и баба полная, белая была для тогдашних мужиков все равно что бочка меда для ос. Вы уж простите за такие подробности.

– Ничего, – кивнула Люба. – Вы очень интересно рассказываете.

– Яков Блямкин возглавил местную партийную ячейку, мужик был пронырливый, хитрющий. Не высовывался, рубаху на груди не рвал: да я за Родину, за партию! Тихой сапой пролез во власть, и с годами поднимался все выше и выше. На Татьяне он в итоге женился, видать, горшок с купеческим золотом вдова отыскала, но своих детей у них не было, и Блямкин усыновил Платошу. Фамилию ему, правда, оставил. И на отчество не зарился. Кузьмич так Кузьмич. Но звал сыном и любил, как сына. Теперь насчет Платошиного героического прошлого. Вы уж простите, что я так горячусь, у меня отец с Великой Отечественной не вернулся. А дядя выжил, но пришел домой весь израненный. Лет десять сумел протянуть. Потому как здоровье было железное. Те, которые действительно воевали, они давно уже в могилах лежат. А Платошу папа-партиец пристроил в обоз. К хлебу да к спирту. Платоша с войны не ордена да медали привез, а трофейный немецкий шкаф, мотоцикл и кучу всякого барахла. Ордена ему потом навесили. Он из своего «героического» прошлого выжал все до капли. По школам ходил – соловьем заливался. Да мы под Сталинградом, да мы под Курском. Что до Сталинграда, то не был он там, я проверил. А на Курской дуге да, побывал. С поносом лег в госпиталь. Я сумел найти архивы. Платоша всем говорил, что был ранен. Но в медицинской карте из того госпиталя под Курском Платошин диагноз прописан в точности: дизентерия. Ни царапины Платоша на войне не получил, но во всех президиумах после нее посидел. Даже я, дурак, поверил. Орденов-то сколько! Да только не с войны они, эти ордена. Как опасность какая – так Платоша в госпиталь, то с простудой, то с поносом. Барахла он из Германии привез невесть сколько. Офицер ведь! Интендантских войск, но звездочки на погонах есть звездочки. И место под трофеи положено офицерское. – Юрий Алексеевич перевел дух.

– Как же вы все это раскопали? – удивилась Люба.