Любовь и смерть в Италии эпохи Возрождения

В отличие от двух своих односельчан, Лорето в свидетельских показаниях дает этим смертям этическую, психологическую и социальную оценку: «Я расспрашивал Джакобо и прочих из прислуги. Они сказали, что синьор Джованни-Баттиста убил ее ради своей чести»77. Позже он скажет, что ответил тогда слуге: «Это мерзко [una cosa brutta], когда один брат, пусть и незаконнорожденный, покушается на честь другого брата»78. Джакобо, конечно, имел все основания искать оправданий своему участию в кровопролитии. Отметим, что, согласно моральным критериям старосты, внебрачное рождение Трояно смягчало его вину. Однако, возможно, тот же факт незаконного рождения сделал Трояно беззащитным перед местью мужа. Апологию словоохотливого Джакобо, построенную на теме предательства, пересказывает нам и Чекко, жертва лихорадки. По словам прихворнувшего селянина, Джакобо в оправдание убийства приводил слова, якобы сказанные господином: «Не могу поверить, что мой кровный брат пятнает меня таким позором [mi facci tal vergogna]». И позже в момент разоблачения: «О, вероломный брат, после всего, что я сделал для тебя, так [ты отплатил] мне!»79 Во всех этих мужских речах, как они звучали в свидетельских показаниях, не присутствовало ни единого христианского понятия: мы не услышим ни о «грехе», ни о «кровосмешении». Все оценки принадлежат дискурсу чести. Этого и следует ожидать, когда речь идет об убийстве такого рода: его гораздо проще соотнести с понятием чести, чем с христианским милосердием.

Пока женщины делали возможное и невозможное, чтобы подготовить покойников к погребению, Лудовико и Джованни-Баттиста совместно принимали утреннюю трапезу. Затем они вместе ускакали из замка, Лудовико со своими спутниками, а Джованни-Баттиста «со всеми домочадцами». По словам свидетелей, Стефано был среди них80. Имена Джакобо и Доменико в этом контексте не упоминаются. Но они отсутствуют и в числе свидетелей в сохранившихся судебных отчетах. Учитывая бегство господина, их соучастие и угрозу расплаты за преступление, вряд ли они оставались в деревне. Как только Лудовико уехал, селяне порознь похоронили тела. Витторию в черте поселения, в церкви Сан-Никола. Труп Трояно, по понятным причинам, в нескольких сотнях ярдов за стенами Кретоне, в церкви Сан-Вито81.

Двумя днями позже, 29 июля, Алессандро Паллантьери, губернатор и главный судья Рима – и сам отъявленный мерзавец, – послал разъездного судью с письмом-патентом. У его посланца, commissario, были «право вызова в суд, проведения следствия, право судебной пытки, конфискации имущества, право заточения под стражу и так далее»82. Согласно письму-патенту, для более эффективного судебного преследования данного случая женоубийства и братоубийства, судье надлежит конфисковать имущество Савелли. Насколько мы можем судить, лишь спустя неделю представитель следствия, выдающийся законник, Франческо Кольтелло, начнет допрашивать очевидцев. С 5 по 9 августа он слушал показания свидетелей, сначала в Кретоне, а потом и в двух окрестных деревнях. Насколько нам известно, он, вопреки тексту патента, никого не задерживал и не пытал. Должно быть, жителям Кретоне его приезд дал повод заново разобраться со своими мыслями и чувствами по отношению к происшествию в замке; однако этот процесс нелегко проследить по источникам.

Из всех свидетельств самым интересным было последнее, оно принадлежало старшей горничной Силеи. Она перебралась жить в другую деревню, Сабеллико, то ли чтобы смягчить боль от пережитой трагедии, то ли чтобы уклониться от участия в расследовании, то ли чтобы выхаживать больных болотной лихорадкой. Когда вечером 8 августа Силею допрашивали в суде, у нее как раз начиналась лихорадка, из-за чего ее показания звучат туманно. Она не могла точно назвать второго убийцу. «„С синьором был Джакобо“. А потом она сказала: „Там был Стефано“»83. Поскольку жар становился сильнее и она все больше бредила, судья остановил допрос, но потоки ее слов все журчали, как ручей, не умолкая: