Любовь и смерть в толпе

— Ага! Сейчас! Я думаю, что записка, написанная Климовым, предназначена членам правления. Он и так дал Борису самые широкие полномочия. А тут вдруг выяснилось, что Тюль — преступник. Мы его задержали, нашли в машине документы. Борис выжал из ситуации все, что мог. Запудрил Георгию Кимовичу мозги. Представьте себе реакцию Климова. У него на фирме предатель! И кто? Тюль! С которым уже лет десять вместе! Он и написал: «Видеть никого не хочу». Звонить отказался. Отсюда: «И слышать тоже». Но это можно истолковать как предсмертную записку. Мол, надоели все. Хочу уйти из жизни, потому что все предатели. Учитывая его предыдущую попытку покончить с собой… — Стас тяжело вздохнул. — В общем, развел нас. Я имею в виду Бориса. Грамотно все рассчитал. Это он напросился в машину к Тюлю, якобы поговорить, а потом нашел повод, чтобы на пару минут остаться одному и положить в «бардачок» лекарство и документы. Убил двух зайцев. Подбросил нам подозреваемого и добился истерики Климова. Ты сама знаешь, Любовь Александровна, что состояние того было в последнее время крайне неустойчиво.

— Я вынуждена буду это подтвердить, — кивнула Люба. — Но когда ж он успел его убить?

— Как когда? — удивился Стас. — Отправил Касю в гостиницу, за родителями, а сам занялся Климовым. Накинул на шею петлю и… Мужик здоровый, видали, какие у него банки? Ему надо было форсировать события, потому что он не хотел, чтобы в загсе или в ресторане Климов встретился с бывшей женой, матерью Каси. Это в планы Бориса не входило.

— А что входило в его планы? — спросила Люська.

— Во-первых, подсунуть нам бумаги, по которым мы теперь легко отыскали бы мать Каси. А через нее и наследницу. Время настало. Но инициатива должна была исходить не от него. Это мол, случайность, что он женился на наследнице миллионов. Убирая детективов, Борис просто тянул время. Ну не мог же он жениться на Касе после первого же свидания! Тем более что она ему с первого взгляда не понравилась! Он не сдержался и показал свое пренебрежение. А потом в руки Борису попал ее паспорт…

— Ах да! — встрепенулась Люба. — Он тут же забрал ее документы, и больше я их не видела! Но почему вдруг Кася? Откуда у нее это имя?

Все посмотрели на мать. Та вдруг начала оправдываться:

— Я не подделывала документы! Что вы! Просто когда забеременела от Вани, — она с нежностью посмотрела на мужа, — мы решили, что моя дочь от первого брака не должна чувствовать себя ущербной. И Ваня ее официально удочерил. У нас есть все бумаги! Она действительно Мария Ивановна Колыванова. По паспорту. Все законно.

— Да, да, — закивал ее муж. — Точно так. Официально удочерил.

— Касе никогда не требовалось свидетельство о рождении, — продолжала ее мать. — Ведь это только когда наследство. Она и не знала, что не родная. А с паспортом все в порядке.

— Но дельце-то провернула Мальцева? — сердито спросил Стас. — Скажите уж правду!

— Ирина? Да, она помогла. Когда через суд оформляли удочерение, Касе было пять лет. Искали отца, то есть Жору, а он как в воду канул. За неявкой и оформили. Без его согласия. Алиментов-то не платил, три года не объявлялся. Жили-то мы с Ваней уже в другом городе, а Ирину попросили держать все в тайне. Вы уж Ирину-то не ругайте. Дело прошлое. — «Не знает», — догадалась Люба, переглянувшись со Стасом. — Мы хотели, чтобы Кася была как родная. И жилплощадью бы ее не обделили, если вдруг с нами что-то случится. Со мной и с Ваней. Чтоб все по закону, как старшей дочери. Никто и не знал. Мария Ивановна Колыванова, и все. Получили в суде бумагу об удочерении, — важно сказала женщина, — а документы в паспортный стол я сама подавала. Как и не было никакой Климовой Марии Георгиевны. Есть Колыванова Мария Ивановна. И паспорт выписали по новому документу. Жора-то нас бросил, — она тяжело вздохнула. — А сейчас вдруг слышу: Георгий Кимович. Отчество уж больно редкое. Пусть земля ему будет пухом, — и она перекрестилась.

— Истинно так, — кивнул муж и тоже размашисто наложил крест. — Мы все по закону.

— Когда вы его искали, он в Москве по общежитиям скитался. Он тоже вас потом искал, — вмешалась Люба. — Алименты хотел высылать.

— Да чего уж там, — махнул рукой Колыванов. -Мы сами.

— Значит, мой отец — Климов? — встрепенулась вдруг Кася. — Мой родной отец?!

— Да, — кивнула мать. — Чего уж теперь. Все узнали. Но ты не переживай, дочка. Своим сестрам и брату ты всегда будешь как родная. Колыванова ты.

Кася опять заплакала.

— Но почему все-таки «Кася»? — вмешалась теперь уже Люська, которая все это время внимательно слушала.

Кася порозовела от смущения. А ее мать охотно пояснила:

— Понимаете, у нее в раннем детстве был сильный диатез. Все щечки в пятнах. И врач категорически запретил красные ягоды. Малину, клубнику, вишню. А Кася их страсть как любила. Вот ходит за мной по саду, тянет за подол, и плачет: «Кася, кася». Красненького, значит, хочу. Мы ее так и стали звать: Кася. Так и прилипло.