Любовь и смерть всегда вдвоем

— Ты не понимаешь. Я ждала его столько долгих лет. Я верила в сказки, когда все надо мной смеялись. Потом смеялась сама, когда дождалась своего принца. Потом я все потеряла, но у меня осталась вера. Я верила, что в моей жизни была прекрасная сказка, и можно теперь спокойно доживать свой век, помня о ней, и переживая все снова и снова. Ты так хочешь ее у меня отнять? И с чем я тогда останусь?

— Со мной, наверное.

— В твоем голосе нет уверенности.

— А ты хочешь, чтобы я рубанул: «Да, дорогая! Нас теперь столько связывает, что я всю жизнь буду рядом, только привяжу под твоим окном свою белую лошадь!»

— Смешно, — не удержалась от улыбки Люба. — Только не езди сегодня к Линевой, пожалуйста. Только не ночью.

— Ты думаешь, я ей нужен? — расхохотался Стас.

— По-моему, ей сейчас нужен любой, кто постучится в дверь.

— Ты так считаешь? — встрепенулся он. -Впрочем, ты психолог, тебе видней. Может, стоит попробовать?

— Самохвалов!

— Хорошо, — вздохнул он. — Ты сама виновата. Чем дольше тянешь, тем больнее. Тебе придется поговорить о своем муже и Линевой.

— Только не сегодня!

— Хорошо, — повторил он. — Ты права, сегодня поздно. Это уже ничего не изменит. Завтра.

— Ты упрямый, — покачала она головой.

— Могла бы отметить мою доброту, — буркнул он.

… Когда они наконец улеглись в постель, Люба почувствовала, что долго еще не сможет заснуть. Градов ее напугал. Скрылся в неизвестном направлении. А, может, под окнами бродит? Ну, чего он к ней привязался? Она вздрогнула.

— Что такое? — приподнялся на локте Стас.

— Нервы, — виновато сказала она.

— Это значит «дудки, давай спать» или «все равно не усну, можешь на что-то рассчитывать»?

— Да ну тебя! — отмахнулась Люба.

— Понял. Скорее, первое, чем второе.

Они помолчали, потом она тихо спросила:

— Стас?

— Да?

— А где сейчас твоя жена?

— Нашла тему для разговора!

— О моем муже можно, а о твоей жене нельзя? Это нечестно!

— Твою мать! — выругался он. — И что конкретно тебя интересует?

— Почему ты развелся? Какие в тебе недостатки?

— Во мне — никаких! — отрезал он.

— Ну и самомнение!

— Видишь ли, мы жили вместе с моими родителями. И жена с матерью меня просто замучили. Одна на службу провожает, и пока жены рядом нет (Элькин институт был дальше), начинает жаловаться. Эля посуду за собой не помыла, Эля белье не постирала, Эля полотенце не туда повесила. Другая ночью, едва ляжем в постель, тоже начинает зудеть: Татьяна Петровна не так посмотрела, Татьяна Петровна не то сказала. Если бы она ребенка родила, я бы терпел. Но — не захотела. Понимаешь? «Надо пожить для себя». Но при этом я должен был жить для нее. Так всегда, что ли, Люба? Один любит, а другой пользуется! Что ты на меня так странно смотришь?

— Ничего.

— Ты удовлетворена?

— Да.

— Тогда давай спать.

— Второе.

— Что?

— Второе. «Все равно не усну, можешь на что-то рассчитывать».

— Ты серьезно?

— Да.

— Вот они, женщины! Стоит рассказать жалостливую историю, как тебе готовы раскрыть объятья!

— Жалостливую?! Ах ты, поросенок! — она замахнулась на Самохвалова подушкой.

Короткая схватка закончилась его победой. Подушка была отброшена, женщина повержена. Зато это отвлекло ее от неприятных мыслей. Все их вытеснила приятная: над Алиной Линевой все-таки можно одержать победу. Ведь Самохвалов к ней так и не поехал. А завтра, как знать? Все еще может измениться!

3

Стас ушел рано утром, наказав Любе ни за что не открывать дверь посторонним. Никому, кроме него и Апельсинчика. Если будут ломиться — немедленно звонить!

— А ты куда? — спросила Люба. — К Линевой?

— Сначала к Гульнаре. Мне же нужен предлог, чтобы навестить актрису.

— И что ты придумал?

— Узнаешь, — загадочно сказал Стас.

— И когда тебя ждать? Вечером? Поздно?

— Может быть. Ну, пока.

Он чмокнул ее в щечку и исчез. Люба вернулась в комнату и села за компьютер. Итак, Стрельцов врет. Причина? И тут до нее дошло! Ну, конечно! И она быстро отстучала:

«Павел Петрович, ведь вы знали, что Михаил не ваш сын? И как давно? Всегда?»

Ответ от Стрельцова Люба получила только во второй половине дня. Очередное многословное послание, в котором Стрельцов попытался оправдаться:

«Не тот отец, кто зачал, а тот, кто вырастил. Я знал, что рано или поздно вы поймете, что Мишка мне не родной. Что ж тут поделаешь? Да, биологический отец не я. Но вырос-то он на моих руках! Что я для него не сделал? Все сделал! И ни разу не дал понять жене, что в чем-то ее подозреваю. Так мы и молчали. Фамилию Михаил носил мою, отчество тоже. А лицом был в мать. Как две капли воды! Так что никто и не догадывался. И я делал вид, что не догадываюсь. И как знать?

Я ж не спрашивал никогда, семимесячным он родился, или доношенным. Васька здесь постарался, или моя кровь. Анализы мы не сдавали, и прямых доказательств у меня не было. Только догадки.