Любовь и сон

И тут Флойд понял, что светилось в лицах тех, кто шел по тропе, и в лице его матери также, ибо то же самое он со страхом и жалостью замечал и в глазах ведьмы, державшей его, как когтями за горло: голод, вот что это было.

Я открою тебе одну штуку, сказала она, которая спасет тебе жизнь: ежли тело, что спит сейчас в постели, перевернут вниз лицом, ты, когда вернешься, не сможешь в него войти; и ежли ты не вернешься в тот же день — тоже не сможешь. Тогда твоя душа вместе с другими должна будет ходить по тропе, пока не наступит твой собственный смертный час.

Спасибочки за это, ответил Флойд.

На здоровье, отозвалась она, а теперь ступай себе.

Но сначала извольте вернуть мое, — и Флойд шагнул к торбе.

Что твое, то теперь мое. Двигаясь по кругу, она приблизилась к стулу из древесины гикори. Схватила его за рейку и проворно, как мешают в котле, начала вращать на одной ножке. Кошка взвизгнула, очаг брызнул искрами, Флойд рванулся поперек комнаты, чтобы схватить старуху.

Но при пособничестве черта (призванного с помощью деревянного стула) душа ее обернулась белесым мотыльком и выскользнула у него из рук. Тогда душа Флойда склонилась пред жившим в его сердце Иисусом, и Его милостью обернулась козодоем, что нацелился схватить мотылька.

Но душа ведьмы обернулась совой — вот-вот схватит козодоя.

Но душа Флойда обернулась зернышком на полу, слишком малым и незаметным. Тут ведьма вернула себе прежний облик, хвать котомку с каштанами и — быстрей паука — прыг с нею в окошко.

Но душа Флойда обернулась поджарым волком, и не успела ведьма скрыться из виду, как он устремился ей вслед по залитой лунным светом дорожке.

Ведьма улепетывала между скал, ноги, обутые в сапоги, не шли, а почти летели, сзади развевались седые пряди, но Флойд, с мошной грудью и о четырех лапах, не уступал ей в проворстве. По пути вниз он увидел других, целую толпу, они теснились, замирали в забытьи, загораживали проход. Теперь ему было ясно: это безвременно умершие, убитые, бедолаги; он и не подозревал, что их так много. Бойцы на ножах, жертвы кровной мести, незаконные младенцы, задушенные сразу после рождения; чернокожие строители, загубленные работой, наркотиками или застреленные десятниками — и не находящие покоя на кладбищах для черномазых, по краям тех самых железнодорожных путей, которые они строили. Висельники, солдаты и шахтеры, шахтеры, попавшие под обвал, сгоревшие в подземном пожаре, раздавленные между вагонеткой и ребром туннеля, задохнувшиеся от газа; не примирившиеся со смертью, все еще алчущие того же, что и живые. Длинная процессия вилась по ночным балкам, временами, подхваченные волной страстной алчбы, они, как овцы в панике, пускались бегом, вытаращив глаза. Флойду казалось, он странствует с ними не первый день, выискивая в толпе беглянку с торбой через плечо и с голодными, как у остальных, глазами.

Но миновали не дни, а всего лишь эта длинная-длинная ночь. Перед рассветом толпы пустились к подножию утеса, где был их приют; последней в этой суетливой, тихонько стенающей реке была ведьма. По мере того как светало, они испарялись, но ведьма делалась виднее, и на повороте Флойд едва ее не догнал. Но слишком поздно: перед его носом дверь захлопнулась, ведьма с добычей провалилась в преисподнюю. Флойд опустился (его душа опустилась) на холодный камень и, среди опавших листьев, зарыдал от усталости и досады.

Итак, существовали и те, кто, подобно ему самому, были призваны Свитым Духом, и другие, плясавшие под дудку дьявола. Их взаимная вражда повелась с незапамятных времен, ожесточенная, как раздоры, о которых повествовал его дедушка, разгоревшиеся в Камберлендских горах после Войны (лишь одну войну дедушка именовал с большой буквы), — эти раздоры между округами и кланами окончательно так и не потухли, а, подобно пожару в сланцевых отвалах, тлели по сей день.

Что твое, то теперь мое, сказала она, и в худший год гуверовских голодных времен каштаны погибли — не только на Кабаньем Хребте, но и во всех окрестных лесах не осталось ни одного, вымело все до единого, одним махом. Флойд с отцом свалили мертвый каштан у кукурузного поля и на бесплодном глинистом участке сожгли его громадный ствол, вместе с ведьминой метлой[116] и низеньким кустарником, который единственный здесь рос. Зола подкормила землю, и по крайней мере в этом году у них вырос хороший урожай зерна; Флойдов старик после этого потерял интерес к ферме и проводил все время, потягивая виски и разглядывая ручей, засоренный черными отходами из Второго Номера. Когда появилось Пособие,[117] Флойд с женой и детьми стали ходить за ним в Бондье.

С чего им вздумалось губить этот мир, Флойд не имел понятия, как не знал и того, почему бороться с ними назначено ему, а не кому-нибудь другому; к чему им губить все, что им не нужно, зачем выкапывать посеянное в землю зерно, зачем красть из свиного брюха поросят и уносить под землю, где никому от них не будет пользы.

Как большой дьявол Гувер — вверг в несчастье страну, а самому достался только позор, ну и зачем было это затевать?