Любовь и свобода

— Добудем, Тич. Куда он денется? Жрать захочет — придёт…

Тем временем Лимона ухватили под мышки и за ноги, подтащили к прицепу со стороны откинутого борта — и, качнув, бросили на обитый жестью настил. Он прокатился мордой по скользкому, забрыкался, повернулся на бок, даже попытался сесть. Верёвки дико впились в кожу. Трое живых, подумал он. А Шило, похоже, ушёл. Это хорошо…

Он пытался проморгаться, но становилось только хуже.

— Эй, — сказал кто-то рядом. — У парня руки уже почернели. Хрена ли так затягивать?

— Учи, падла, — и звук удара. — Хе, действительно. Кто так вяжет, овцелюбы? Ну-ка дай-ка сюда…

Лимона снова сунули мордой в скользкую вонючую жесть, но верёвки вдруг лопнули — и на локтях, и на коленях. Потом руки вообще упали по обе стороны от туловища — чужие и неживые. И ноги разъехались… Лимона рывком перевернули, посадили спиной к борту. Сам он мог только крутить головой. Сильные руки пропустили толстую верёвку у него под мышками, вокруг груди — и, похоже, закрепили где-то сзади.

— Ну, парень, молись, чтобы ничего у тебя не отвалилось, — сказал всё тот голос.

Потом борт захлопнули, мотор взревел — в прицепе тут же завоняло соляркой — и трактор неторопливо покатил куда-то.

— Ты шевели руками, шевели, — сказал кто-то рядом.

— Я не могу, — сказал Лимон. — Я их не чувствую. Вы можете протереть мне глаза?

— Нечем.

— Просто рукой.

— Не стоит. Всё грязное. Тут не на что смотреть.

— Ребята, кто со мной? Гас? Илли?

— Илли зарезали, — сказал издали кто-то хрипло.

— Ты кто? Не могу узнать.

— Я Зее.

— А Гас? Шило?

— Гас без сознания. А Шило сбежал. Сначала уснул, потом сбежал…

— Это он дежурил?

— Да.

И тут руки Лимона начали как будто оттаивать. Он знал, что будет больно, но не думал, что настолько…

Когда их выгружали, он уже мог стоять, но ещё не мог хвататься руками — пальцы были чужими.

Здесь, куда их привезли, раньше держали какую-то фермерскую технику. Об этом говорили широкие и высокие ворота сарая, характерный запах копоти и смазки, сваленные в углу грубые колёсные диски без шин… Прочее железо предусмотрительно прибрали. Под стенами кое-где была набросана солома, прикрытая каким-то тряпьём. Сильно избитых уложили туда, остальные расположились как попало.

Гас в сознание не приходил. Он тяжело дышал открытым ртом, губы запеклись, в уголках насохла жёлтая пена.

Всего в сарае было сейчас девятнадцать человек, из них один взрослый. Тоже сильно избитый, с бесформенным носом и синяками вокруг обоих глаз, он пребывал хотя бы в сознании. Впрочем, толку от этого было ноль: парень пристально смотрел перед собой и судорожно качался взад-вперёд, взад-вперёд.

Зее чистым платочком прочистила Лимону глаза от гноя; глаза продолжали слезиться, но уже можно было что-то видеть. Тут же кто-то посоветовал в глаза поплевать, а кто-то — полить мочой; мол, верный метод; Лимон подумал и отказался. В «Спутнике разведчика» про глаза почему-то ничего не говорилось — разве что о том, как вести себя ночью: никогда не смотреть в костёр и на фонари, а если хочешь что-то увидеть в темноте — то направлять взгляд в сторону от цели…

Ночные события они с Зее больше не обсуждали. Наверное, потому что наслушались чужих историй, пока ехали. Было до обидного одинаково: подкрадывались, чем попало били сонных, связывали, издевались… Это была облава, облава организованная, управляемая, имеющая цель. Разве что пандейская разведгруппа чуть было не испортила деревенским всю масть… но не испортила — как-то они просочились, не столкнулись; а жаль.

Больше половины из тех, кто сидел сейчас в сарае, были с Лимоном и Зее в лагере, а остальные собирались туда приехать — но как назло почему-то ни одного знакомого лица среди них не оказалось; город, совсем ведь небольшой, теперь, после смерти, будто всё открывал и открывал новые кармашки, складочки, закоулки. Кто раньше слышал про Горное училище? Оказалось, было в Шахтах и такое. Маленькое, на тридцать человек всего… И была ещё какая-то Арифметическая школа, тоже маленькая — но, что характерно, в Военном городке, где Лимон, как он думал, знал каждый миллиметр пространства.