Любовь и свобода

Проигрыватель стоял на массивной тумбочке возле дивана. На диване лежала тётушка Яни, уронив руку вниз так, как её ни за что не уронит живой. А на груди тёти Яни лежала, свернувшись, кошка Можа. Глаза её были открыты, сухи, мутны и неподвижны.

Лимона вдруг охватило холодом, по всему телу пошла «гусиная кожа», а потом хлынул пот. Он попятился, что-то зацепил прикладом – рухнуло с грохотом и звоном, - повернулся и бросился бежать. Несколько секунд выпало из его жизни. Как-то сразу он оказался около машины, вцепившийся до синевы на костяшках в поручень и изо всех сил машину трясущий; и ещё он видел бледное круглое пятно с тёмными пятнами там, где должно было быть лицо Пороха, и слышал, как Илли говорит сверху: ну, тихо, тихо, не надо, хватит…

Он сглотнул, сказал: уже всё, уже всё, - и полез в кузов. Но потом его долго ещё время от времени сотрясал озноб.

До Треугольной площади (старые люди по-прежнему называли её Императорской), где стояли здания штаба, почты и полицейского управления, было две минуты езды. Лимон чувствовал, что опять тупеет, становится как дерево или кирпич… оно и к лучшему, но всё же…

Пахло горелым. Сильно пахло. Какой-то пластмассой, что ли…

Грузовичок свернул к штабу, и стало понятно, откуда гарь. Над всеми окнами второго этажа – и над некоторыми первого – штукатурка была покрыта полосами жирной копоти; стёкла полопались и усеяли тротуар. Никто не пытался ни тушить пожар, ни что-то выносить из горящего здания…

- Едем дальше? – глухо спросил Порох.

- Да. Ты ведь знаешь, где склады?

- Кто не знает…

Все офицерские семьи получали доппаёк. Когда отцы были на рубежах, к раздаточной ходили матери и дети.

Ворота склада стояли приоткрытыми, и Лимон похлопал Пороха по плечу: стой. Сам спрыгнул, снял автомат с предохранителя, медленно подкрался вдоль забора к щели – и быстро заглянул во двор.

Никого.

Он скользнул за ворота, замер, огляделся, прислушался. Тревожил какой-то непонятный гул. Потом Лимон сообразил: это работает компрессор холодного склада. Но если работает компрессор, то и ворота должны открываться…

Открываются они вот оттуда, из проходной.

Наверняка там опять мёртвые…

Он подумал об этом почти равнодушно.

Но проходная была пуста. Что-то здесь произошло: турникет снесён, стекло в будочке охранника разбито. А, и вот ещё что: тот, кто проломился сквозь турникет, снёс по дороге и коробку рубильника, открывающего и закрывающего ворота. Она валялась отдельно, а из стенки опасно торчали оголённые концы проводов.

Лимон вернулся во двор. Попытался сдвинуть створку ворот – разумеется, без толку. Подошёл Порох. Молча осмотрелся. Сказал:

- Подсади.

Лимон помог ему забраться на крышу проходной. Напомнил:

- Там всё под током.

- Ага, - сказал Порох. – Я в мотор не полезу…

Он снял и сбросил на землю какой-то кожух, повозился немного, сказал:

- Попробуй двинуть.

Лимон налёг на ворота. Створка с трудом, но покатилась. Он откатил её ровно настолько, чтобы проехал их грузовичок.

Порох, зацепившись за край крыши, спустился; сказал: «У отца в мастерских такая же механика», - и, вытирая руки, пошёл к машине. Загнал её во двор. Лимон задвинул створку ворот. И подумал, что прежде надо было бы посмотреть, открыты ли сами хранилища.

Ворона…

Всего хранилищ было четыре: два вещевых и два продовольственных. Закрыты, разумеется, были все, но лишь дверь холодного склада запиралась на врезной замок, на остальных же висели старинные петельные – ещё, наверное, времён Лухты Благоуспешного – винтовые запоры с бронзовыми львиными мордами на фасадных крышках. Порох посмотрел на один такой, посвистывая, потом подогнал машину задом, достал трос, накинул одну петлю на замок, другую – на буксирный крюк, сказал: отошли, - и с первой же попытки замок сорвал.

Штабеля мешков и ящиков; стеллажи с коробками и банками.

Лимон нашёл выключатель. Лампы загорелись, но красноватым неровным мерцающим светом.

- Илли, оставайся снаружи, - сказал Лимон. – А мы пойдём посмотрим…

- Что ищем? – спросил Порох.

- Рационы для высокогорья, - сказал Лимон. – Такие, с оранжевой полоской. И прессованное мясо. И соль.

- Соль-то… - начал Порох – и понял, что хочет сказать глупость. – Конечно, соль. Соль, спички, керосин…

- Вот они, - сказал Лимон. – Вижу.

Упаковки были тяжеленные, из толстого провощённого картона. Тридцать рационов в каждой упаковке – из расчёта на секцию на десять дней. Таскали вдвоём, забрасывали в кузов, там Илли отволакивала упаковку подальше, освобождая место. Потом Порох забрался в кузов, и они с Илли начали составлять упаковки штабелем по борту, - а Лимон пошёл искать прессованное мясо. Он помнил эти алюминиевые прямоугольные пятикилограммовые банки, похожие на медицинские стерилизаторы. В отличие от простой тушёнки это мясо трудно есть просто так ложкой из банки; требуется как-то выковырять обёрнутый пергаментной бумагой кубик размером с четвертушку хлеба (их в банке две дюжины) и порезать его ломтями; но зато и открытая, такая банка может потом стоять на жаре дней десять не портясь, а чтобы наесться, нужно ломтика два, от силы три…

Вот они. Хорошо, что внизу.