Любовь и свобода

- Хватит? – спросила Зее.

- Не знаю, механик, вам виднее, - отозвался Лимон. – Может, и вообще не понадобится. Дину говорит, что должна быть дорога через Старые шахты. Не которые санаторий, а которые старый военный бункер. Ты там бывала когда-нибудь?

- Нет, - покачала головой Зее. – По логике вещей – дорога там может быть… но я тех мест не знаю совсем.

- Ясно, - сказал Лимон и задумался. Потом решил: - Давай так. Машину под откос – и пошли. Искать объезд… рискованно. Нет?

- Слушай, - сказала Зее. – Ты решаешь – я делаю. Потому что… иначе… я боюсь, что…

- Я понял, - сказал Лимон. – Давай столкнём машину и пойдём в санаторий пешком. Всё.

- Поможешь?

- Конечно. Дину, мы тебя малость потревожим…

- Зря, - сказал Дину. – Поехали бы через старые…

- Уже всё, - сказал Лимон. – Решение принято. Даже если оно неверное, отвечать мне.

- Понял, командир, - сказал Дину и протянул руки – чтобы ему помогли встать.

Потом, когда пикап подтолкнули с горки, и он исчез под обрывом, Лимон и Зее подхватили Дину с двух сторон, третьеклашки важно перебросили через плечи двустволки и подсумки с патронами, а молчаливая девочка Эрта теперь уже с настоящей гранатой в руке ушла вперёд и вскоре скрылась из виду. Дорога была чрезвычайно извилистая…

Дину держался неплохо, но всё же выдохся быстрее, чем хотелось бы. Он скрипел зубами, подстанывал, потом начинал издеваться над собой и над теми, кто его тащил, ругаться, требовать, чтобы его пристрелили, или требовал пить, или декламировал что-то, чего Лимон опознать не мог. Пить ему давали, и это минуты на две облегчало ситуацию; потом всё начиналось заново.

И поэтому, когда Эрта появилась снова – неподвижная, посреди дороги – её не сразу заметили.

Она стояла, держа правую руку на отлёте, абсолютно неподвижная, а напротив неё, точно такая же неподвижная, стояла, припав на передние лапы, большеголовая собака…

- Илир! – позвал кто-то сверху. – Илир, это свои!

Посыпались камешки, и по заросшему стелющимся можжевельником склону соскользнул незнакомый мальчишка лет двенадцати – в коротких штанах и безрукавой майке, весь ободранный, с короткими белёсыми волосами и необычными светлыми глазами. Лимон никогда его не видел раньше…

- Привет, - сказал он. – Это ведь вы – друзья Лея? Я вас сразу узнал. Ты – Джедо, а ты – Илли, правильно? И… не знаю…

- Не совсем, - сказал Лимон. – Но если ты поможешь нам дотащить этого парня до санатория, то будет просто замечательно. Кстати, мой брательник у вас? Хом, Хоммиль. Он же Шило.

- У нас, да. Так, а вам… вас… что-то серьёзное? А то я сбегаю за повозкой.

- Далеко ещё?

- Нормальным шагом – минут десять.

- Тогда понесли так. Подмени девушку, и вперёд.

- Меня зовут Брюан.

- Ты сын Поля?

- Да. Младший. Вы не представляете, как здорово, что вы его спасли…

- Ну, почему же не представляем, - сказал Лимон. – Очень даже представляем…

Глава девятнадцатая.

Прошло дня четыре. Или пять. Или семь. Лимон вдруг не то чтобы потерял ощущение времени – но оно для него размылось, утратило важность и чёткость. Он засыпал когда попало и когда попало просыпался, что-то ел, не задумываясь о том, откуда бралась еда и где её взять завтра…

Из Дину вытащили дюжину крупных дробин и ввели лошадиную дозу микроцида; оперировал аптекарь Пщщь, в прошлом армейский фельдшер, гость этого дома; ему помогал Эдон, старший сын Поля. После операции Пщщь сказал, что несколько дробин так и останутся в теле, но это уже не так опасно – опаснее будет пытаться их достать. Он как-то не очень был похож на врача, скорее на пожилого рыболова с плаката про бдительность: это где рыболов вроде бы смотрит на поплавок, но видит и вражеского пловца-незаметчика… Неплохие были плакаты, Лимону они нравились; о серьёзных вещах в них говорилось с хорошей порцией юмора.

После операции Дину тоже по преимуществу спал, а когда не спал, с ним сидел Порох. Пороха было просто не оттащить от друга; Лимону казалось, что Порох и сам испытывает неловкость от такого своего поведения, но сделать с собой ничего не может. Ничего, сказал Эдон, когда Лимон поделился с ним наблюдением, это нормальная реакция… ну вот представь: сейчас появится твоя мать; ты ведь от неё ни на сантиметр не отойдёшь?

Про мать он сказал зря. А вот Шило… Шило два дня прятался, потом пришёл с повинной. Его спасло только то, что он не оправдывался и не врал. Лимон так и сказал: о прощении не меня просить надо, а Илли и Гаса. Это потом, когда всё кончится, найдёшь жреца, он тебе объяснит, что делать и как дальше жить. А сейчас просто запомни, что доверия к тебе нет – но это вовсе не значит, что надо бежать и вешаться на первом же суку. Просто я тебя не буду ставить на ответственные места. Смирись. Перевари это в себе. Любой мог уснуть. Выпало тебе. Обычно за такое пристреливают – другим в острастку. Но мне стращать некого…

Не Зее же?

- Давай так: будто ничего не было, - сказала она.

- Почему? – довольно глупо спросил Лимон.

- Мне… надо понять, - сказала она. – Это займёт… время.

Она странно выговаривала слова.