Любовь и свобода

Пришёл в себя от тряски. Сел, хватаясь руками. Что-то стал понимать. Он ехал в кузове, спиной вперёд. Рядом на четвереньках стояла Илли, нависая над комом рваного тряпья. Одной рукой она опиралась на этот ком. Мимо уже проносились дома. Потом машину занесло на повороте, Лимон не удержался и упал на бок — и оказался лицом к лицу с Костылём. Половина лица Костыля была сплошной кровоподтёк, на лбу и щеках кровоточили крошечные ранки. Илли держала его за плечо — наверное, что-то там зажимая. Платка на ней не было, волосы растрепались.

Но смотрела она на Лимона, и он не мог понять её взгляд.

Раздался громкий удар, машину тряхнуло, потом она остановилась. Появился Порох.

— Понесли! — крикнул он.

— Ага, — и Лимон стал выбираться из кузова.

— Да ты лежи, опять свалишься…

— Не свалюсь…

Было муторно, но он всё же действительно не свалился.

Грузовичок стоял у короткого пандуса, ведущего к широким двустворчатым дверям. Лимон узнал это место: пограничный госпиталь, здесь ему не так давно вскрывали нарыв на локте. За этой дверью — приёмный покой, там врачи… Он побежал туда — то есть хотел побежать, на самом деле пошёл. Под конец — цепляясь за перила.

За дверью было полутемно. Стоял ряд пластиковых кресел — таких же, как в кинотеатре. Потом он увидел кресло на больших велосипедных колёсах, схватил его за ручки и выкатил наружу.

Порох и Илли уже подволокли неподвижного Костыля к самому краю кузова. Оба были перепачканы кровью.

Порох что-то сказал, Лимон то ли не расслышал, то ли не понял. Втроём они усадили тяжёлого и мягкого Костыля в кресло и покатили внутрь. Голова Костыля всё время падала то вперёд, то назад, Лимон пытался её поддерживать.

Внутри их никто не встретил. Но где-то рядом должна быть перевязочная, может быть, там…

В перевязочной на полу лежал человек в белом халате и маске. По полу были рассыпаны инструменты.

— Массаракш… — пробормотал Лимон.

Порох молча и деловито оттащил труп в сторону, чтобы кресло могло въехать внутрь. Они с Лимоном перетащили Костыля на перевязочный стол. Порох подобрал с пола большие ножницы и стал быстро разрезать рваную и обгорелую одежду, открывая голубовато-белое, перепачканное кровью, тело. Лимон увидел, что правое плечо Костыля перетянуто скрученным в жгут платком. Когда она успела? — не помню…

— Илли, — тихо сказал Лимон.

— Да, — сказала она. — Поищи марлю и воду. Должна быть вода в бутылях.

Вода была, марля тоже. Оторвав большой кусок, Илли начала быстро смывать кровь. Больших ран, вроде бы, не было. Но кровь тут же появлялась снова.

— Вот она, — вдруг сказала Илли. И Лимон тоже увидел: во впадинке, под которой было солнечное сплетение, на миг обозначилось треугольное отверстие, довольно большое, палец можно засунуть, которое тут же исчезло под чёрной кровью; кровь текла не сильно, но неотвратимо…

— Надо врача, — сказала Илли. — Я не смогу.

— Сейчас, — сказал Лимон и выскочил в коридор.

— Эй! — закричал он. — Есть кто-нибудь?

И, уже зная, что ответа не дождаться, бросился по лестнице на второй этаж.

Вот палата, в которой он тогда лежал, а вон та дверь — в ординаторскую. Там они с доктором Акратеоном гоняли чаи… или это был бред? Это был бред. А сейчас не бред.

Всем телом Лимон толкнул дверь, влетел…

Такое он уже видел. Офицер в парадной форме с медицинскими петлицами сидел в углу, раскинув ноги. Только стена за ним была сплошь залеплена красно-чёрным…

Не было мух. Окно настежь — и нет мух.

Второй врач, в халате, лежал на подоконнике. Он, наверное, и распахивал окно. Стало тяжело дышать, и он решил открыть окно, это естественно.

Третий полусидел на диване. Лимон не стал к нему даже подходить…

Помощи не будет.

Он вышел и стал спускаться вниз. Навстречу шла Илли. В крови с головы до ног.

— Всё, — сказала она. — Сердце…

Лимон коротко кивнул.

— Пойдём, — сказал он. — Тебе надо помыться. Я покажу.

Глава десятая

На листе бумаги Лимон написал печатными буквами: «Кий Килиах, Стальной переулок, 14. Первая гимназия, класс пятый „синий“. Подорвался на растяжке». Приклеил пластырем к груди. Пластырь клеился плохо. Ладно, подумал Лимон, ветром не унесёт, а кровь засохнет — вообще будет не отодрать.

Порох уже сидел на водительском месте, а Илли медленно прохаживалась перед машиной.

— Мне всё равно надо переодеться, — сказала она.

Лимон кивнул.

— Садись впереди, ты мокрая, — велел он. — Я в кузове.

— Командир, — еле слышно сказал Порох. — Мы тут решили домой не ехать. Ни к ней, ни к нам. В какой-нибудь магазин…

— Нет, — Лимона передёрнуло. — Давайте к нам. Родителей всё равно дома не было, так что… Илли, ты же поносишь пока мои вещи?

— Ну и зря, — сказал Порох.

— Наверное, — согласился Лимон. — Только я… не могу. Всё равно что раздевать покойника.

— Может быть, и придётся, — сказала Илли тихо. — Всё поменялось, Джедо.

— Посмотрим, — сказал Лимон. — Может быть… но потом.

— Я понимаю, — сказала Илли. — Хорошо. Давай как ты говоришь.

Порох выкатил грузовичок из госпитального двора и свернул налево.

— Если все мёртвые, — сказал Порох, проехав два квартала, — то почему на улицах вообще никого нет?

— Возможно, успели объявить тревогу?