Любовь и свобода

— О гибели пока речи нет. Так, небольшие трудности. Мы ещё на наш лесной склад не заглядывали, может, деревенские его не унюхали. Да и вообще… Ладно, слово даю: если действительно трудности какие возникнут, я сделаю всё, что ты просишь. Согласен?

— Ну, крыть-то мне нечем… Но слово ты дал.

— Дал.

— Тогда, может быть…

— Что?

— Попробуешь вскрыть мне гнойники?

— Ты с ума сошёл?

— Нет. Тут наверняка прорва книжек по медицине. Поищи, а? Это ведь не труднее, чем козу разделать. Сделай, а? Джедо, друг. Если честно, мне как-то ссыкливо помирать от трёх дробинок.

— Картечин. И явно не трёх.

— Да какая это картечь… Вон в Музее Стражи картечь — это картечь. А тут… сволота мелкая. Разрежь, а? Я не буду орать… ну, я постараюсь не орать. Тут у Рашку какое-то обезболивающее должно быть. Он же на таблетках сидел. Поищешь?

— Таблетки поищу, а… резать… Пусть лучше Эдон, он всё-таки учился.

— Да вот что-то у них не получилось с первого раза. Он боится, понимаешь? А это ведь просто шкуру разрезать, и всё! Гной вытечет…

— Я подумаю. Всё равно не сегодня. Мне хоть чуть-чуть поспать надо. Слушай, а давай Зее попросим? Она с ножом обращается, знаешь…

— Нет уж. Вот кому я свой стручок ни за что не покажу…

— Почему?

— А у меня там татуировка. В прошлом году, было дело, проспорил… ну, нашему одному…

— И что у тебя там изображено?

— Написано.

— Что?

— «Зее». Это не про неё, но всё равно…

— А про кого?

— Да была у нас в гимназии вожатая. Зее Фрафшери. Из «отчичей». Тогда же и уехала — кажется, в Столицу. Её с одним нашим застукали в шкафу… ну и пришлось вот…

— С тобой, что ли?

— Нет, со мной не застукали.

Лимон нащупал за собой табурет и сел.

— Хорошая у вас там жизнь была, в «серой»…

— В горном.

— Ах, да.

— Ну, не жаловались. Слушай, командир…

— Что?

— Чего-то меня эти ребята здешние пугают.

— Которые Поля?

— Ну да. Как-то странно себя ведут, не по-людски. Отца ещё не похоронили даже…

— И что?

— В том-то и дело, что — ничего. Морды у всех рыбьи, голоса как из бумаги…

— Ну, держатся, стараются. Ты себя вспомни, когда… понял.

— Тут другое. Мы всё-таки не сразу. У нас время было подготовиться. Успели… перебояться, что ли. А эти… не знаю.

— А меня Порох больше беспокоит. Он что-то в себе держит, никому не говорит, а я вижу, что уже край. Давай я его сюда пришлю, пусть он с тобой посидит. А ты его попробуешь прокачать.

— Да не смогу я. Сейчас опять жар попрёт, и всё.

— Ну, тем более. Он говорит, что спать не может, вот и пусть бессонным делом займётся.

— Ну, как скажешь. Отказываться не стану. Так как ты решил насчёт в меня ножиком потыкать?

— Найду самоучитель, посмотрю, какие там картинки…

— Ну и отлично… Слушай, а почему ты решил эту вакцину не на мне испытать?

Лимон задумался.

— Не знаю, — сказал он. — Хотел. Но что-то ткнуло…

— Тогда иди ищи книжку.

— Порох!

Тот молча повернулся. В руках у него была толстая доска и нож с узким клинком.

— Что, командир?

— Хотел тебя попросить… Что это ты делаешь?

— Да вот… хотел вырезать форму для памятника. Но, кажется, не с того начал.

— В смысле, отлить? Из чего?

— Там в гараже подшипникового сплава полно, я его думал применить.

— А дерево не сгорит?

— Так это наоборот. Отпечатываешь в глине, а потом металл льёшь в глину.

— Ага, понял. Слушай, тут такое… в общем, есть более неотложное дело. Не посидишь с Дину? Ну, там, температуру мерить, разговаривать с ним, пока он в сознании…

— А что, сильно плохо?

— Не знаю. Но он боится терять сознание. Понимаешь, да? Его надо всё время держать на плаву…

— Ага… А сам-то ты как?

— Не знаю, старик. Голова, наверное, скоро лопнет. Тогда командиром будет Сапог. Не возражаешь?

— Ты всерьёз или?..

— А что?

— Да джакч… не знаю. Тебе не кажется, что мы все уже не мы все? Понимаешь, что я хочу сказать? Что нас всех подменили, пока мы не знали… вот тебя — нет, ты какой был. И меня вроде бы нет. Но я не уверен. А вот Сапога — да. И Маркиза. И Шило… ты уж извини, но он точно подменыш. Он совсем другой, от него даже пахнет по-другому…

— И что теперь?

— Да без понятия я… Опять же, думаю — вдруг наоборот это я с ума схожу? У меня тётка в дурке… если жива ещё, конечно… Ты её помнить должен, высокая такая, всё время волосы в белый цвет красила… а потом раз, и в дурку. Отец ментограммы смотрел, говорит — ещё чуть-чуть, и нам бы всем кранты.

— Тут в подвале ментоскоп стоит.

— Думаешь, пора?

— Но не работает.

— Ну вот, как всегда.

Они через силу посмеялись.

— И ещё, — сказал Лимон. — Не хочу тебя грузить, но больше просто некого. Зее ещё разве… В общем, что ты думаешь про ребятишек Поля?

— В смысле?

— Ну… как они себя ведут. Как-то не по-людски. Или тебе не кажется?

— Да и мы такие же были. Брось. У нас, смотри, были мы — и это была какая-то поддержка. А у них — они трое. Ты хочешь, чтобы они ревели по углам?

— Да я не знаю, чего я хочу.

— Будут они ещё реветь, не сомневайся. Только, знаешь… я за них как-то совсем не волнуюсь.

— Но думаешь?

— Я сейчас про всё думаю. Остановиться не могу. В голове какой-то… не знаю… пять телевизоров, и все на разных каналах, и на всех каналах спор-баталии… Не знаю, что делать, спать не могу.

— Напиться? — предложил Лимон.