Любовь и верность

Мэри не отшатнулась, не закричала, не дала ему пощечины. Алек ощутил вкус клубники, орехов, любопытства. Ему было понятно, что опыт в поцелуях у нее небольшой – подумать только, еще вчера он считал ее опытной «актрисой», когда говорил ей всякие неприличные вещи и пожирал взглядом ее грудь. Он мог бы научить ее, показать, как надо целоваться, ведь она невинна, как и должна быть в той роли, которую исполняет. Слишком невинна для него, однако Алек не собирался не воспользоваться этим поцелуем.

Алек чересчур высок для нее. Впрочем, он высок для большинства женщин, пока они не оказываются на нем или под ним, и этот «стоячий» поцелуй не был так хорош, как мог бы быть. Он привлек Мэри к себе, ощущая тугой корсет, который так хорошо подчеркивал ее соблазнительные формы под шелковым платьем. Согнув ногу – черт с ней, с болью! – Алек сел на кровать, увлекая за собой Мэри, и теперь они были примерно на одной высоте. Открыв глаза, он увидел, что она внимательно смотрит на него. Его это привело в замешательство, потому что ощущение было такое, будто она изучает какую-то букашку под микроскопом. Но страха на ее лице нет, так что, возможно, он представляет собой довольно милую букашку, даже если станет косоглазым. Закрыв глаза, Алек почувствовал, как ее рука прикоснулась к его подбородку. От этого простого прикосновения по его телу пробежала неистовая дрожь. Боже, он никогда и подумать не мог, что подбородок столь чувствителен к прикосновениям, – прежде он думал, что такую радость ему может даровать лишь прикосновение к его плоти. Но он должен подарить ей поцелуй. Сделать его особенным. Дать ей почувствовать, что чувствует он сам.

Алек целовал десятки – или множество – женщин сотни, тысячи раз. Он не считал, сколько их было, но, без сомнений, очень много. И занимался он этим мужским делом двадцать лет. Однако ничто не подготовило его именно к этому поцелую – приоткрыванию губ, прикосновению языков, смешению дыхания. Алек запустил пальцы в волосы Мэри, чтобы удержать ее, насладиться мягкостью ее губ, робкой резвостью ее языка.

Возможно, это она чему-то учила его – ее неискушенность заставила бы Алека встать на колени, если бы они стояли. Если бы он спустил с поводка прячущегося в нем хищника, то он опрокинул бы ее на кровать, накрыл ее тело своим телом, прорвался бы сквозь слои шелка и китовый ус и похитил бы у нее больше, чем поцелуй. Это было бы неправильно, но по ощущениям казалось безошибочно верным.

Нет, не сегодня. Возможно, никогда. Мэри Арден – не распутная женщина и заслуживает лучшего мужчину, чем он. Ей нужен мужчина с будущим, мужчина, который наделал меньше ошибок, чем он за свои тридцать пять лет.

Ни одной женщине он никогда в жизни больше не пообещает любить, уважать и беречь ее.

Глава 11

Мэри чувствовала одиночество Алека, несмотря на то, что он был так близко, жар его поцелуя разгорячил ее щеки и сделал влажными те места, о которых она и думать-то не хотела. Он целовал ее так бережно, словно боялся, что она может рассыпаться на части, его пальцы едва прикасались к ее голове. Мэри предполагала, что люди порой боятся Алека из-за его огромных размеров, но она была сделана не из прессованного сахара, так что ему не стоило так осторожничать с ней. Она крепче сжала его подбородок, и его острый край впился в ее ладонь.

Подбородок у Алека был чудесный, с едва заметной ямочкой. Неудивительно, что он старался прикрыть ее, – из-за этой ямочки он казался таким ранимым. Но из-за того, что находилось между его ресницами и этой ямочкой, Алек был обречен на любовь женщин.

Но только не на любовь его девочки-жены, и в этом прятался корень его проблем.

Мэри никогда так не целовали, но инстинктивно она понимала, что этот поцелуй – еще не предел. Есть что-то более глубокое. Более темное. Что-то, что заставит ее потерять голову и забыть о том, чтобы сказать «нет». Сказать: «Остановись!»

Мэри уже была готова прервать поцелуй, но опасалась того, что у нее может никогда больше не появиться такого же шанса. Он – барон. Бароны обычно не рвутся целовать таких женщин, как она. Да он и не собирался этого делать, пока она не повернулась к нему, когда он хотел наградить ее невинным, легким, дядюшкиным поцелуем в щечку. Но она не была его племянницей, она видела его обнаженные бедра, так почему бы не сделать еще один шажок дальше?

Мэри никогда прежде не видела мужских бедер, не считая бедер ее племянников, но они не были покрыты черной порослью и не смахивали на стволы деревьев. Она чувствовала запах крахмала, исходивший от его рубашки, аромат его одеколона и – да, легкий лимонный аромат, когда втирала мазь в его кожу, покрывшуюся пузырями. Их отношения дошли уже до такой степени неприличия, что один маленький поцелуй не мог ничего испортить.

Приличия, приличия, приличия… Мэри так и слышала голоса своей покойной матери, мисс Эмброуз, своей невестки Филлис, тети Мим. Вся ее жизнь скована предостережениями и обязанностями.

Черт бы побрал предостережения и обязанности! Черт бы побрал нормы поведения и морали!