Любовь и война. Великая сага. Книга 2

В сумерках Орри надел свою лучшую серую форму, запер комнаты и отдал ключи домовладелице. С небольшим саквояжем, где лежали вещи, которыми Орри не хотел рисковать, – бритва, кусок мыла и две тоненькие книжицы стихов, – он отправился к месту сбора, где его ждал фургон интендантской службы. Им предстояло проехать семь с половиной миль до Чаффинс-Блаффа, где дивизия Пикетта стояла на правом фланге промежуточного рубежа обороны – одного из пяти оборонительных рубежей вокруг Ричмонда.

Возница предложил Орри сесть рядом с ним, но Орри предпочел ехать сзади, рядом с несколькими неподписанными ящиками, своим сундучком, саквояжем и тревожными мыслями. Он с радостью уезжал из Ричмонда, но перспектива службы у Пикетта не прибавляла ему бодрости духа в той мере, в которой он ожидал. Он все еще стыдился предательства Эштон и был потрясен собственной жестокостью к Бенту. А чувство одиночества, возникшее после отъезда Мадлен, точнее было бы назвать отчаянием. Он молился о том, чтобы она благополучно добралась до Вашингтона и продолжала думать, что он по-прежнему остался в относительной безопасности военного министерства.

Орри всегда старался извлекать уроки из пережитого опыта. Он попытался сделать это и теперь, когда все правительство ополчилось на его жену только за то, что у нее чернокожие предки. Этот урок был не новым. Много лет назад Купер говорил о том же, но Орри всякий раз пропускал слова брата мимо ушей, пока эта темная опасная дорога не привела обе стороны к войне.

До этого самого дня Юг был похож на упрямого малолетку, который отказывается учить урок даже после того, как учитель избил его палкой до крови. То, что вело сейчас Конфедерацию к бесславному концу, было тем же, что и создало ее: упрямство, косность, постоянное обращение к прошлому и упорное нежелание меняться.

Да, именно так, думал Орри, чуть вздрагивая при этой мысли. Фатальная ошибка. Твердолобая, воинственная гордость собой.

Примеров тому было в избытке. Юг отчаянно нуждался в солдатах, но тех, кто настаивал на призыве чернокожих, по-прежнему называли сумасшедшими.

А разве права штатов не ставились превыше всего? Разумеется. Как раз поэтому губернатору Джорджии не потребовалось других оснований для того, чтобы освободить от военной службы три тысячи офицеров местной милиции и пять тысяч государственных служащих в придачу. Используя тот же самый предлог, губернатор Северной Калифорнии оставил на складах тысячи мундиров, одеял и винтовок – под лозунгом защиты штата. Такие благонамеренные, принципиальные люди становились опаснее Сэма Гранта.

Орри не был великим философом, но, размышляя о возможных причинах неизбежного поражения Юга, он решил, что нашел еще одну, очень важную, в газетных публикациях, описывающих президентов обеих сторон.

В начале войны и Дэвис, и Линкольн лично руководили военной политикой. Линкольн даже указывал Макклеллану, в какой именно день тот должен выступить на полуостров.

Но огромные потери все же заставили Линкольна пересмотреть свое мнение о себе как о военном стратеге, считающем, что только его мнение о способностях генералов всегда безошибочно. На Капитолийском холме теперь все знали, что в какой-то момент этого года Линкольн согласился, что его возможности все-таки ограничены, и передал управление войной в руки Гранта – человека, который изменил ее ход.

Дэвис же, напротив, так и не научился признавать узость своих взглядов, видеть свои ошибки и промахи, приспосабливаться к новым обстоятельствам, меняться, наконец. Орри снова подумал о Купере. Когда он впервые услышал, как брат сердито доказывал отцу, что главная беда Юга – отсутствие гибкости? Очень давно, точно и не вспомнить.

И все же, думал он, трясясь в скрипучей повозке, везущей его к Чаффинс-Блафф, не слишком ли он суров к своей родине? Твердолобых хватало не только в его родном Дикси, но и по другую сторону границы. В конгрессе янки было полно таких, да и в семье Хазарда нашлась бы парочка, взять хотя бы Вирджилию.

Но Орри все отчетливее понимал, что после окончания войны им придется жить в совершенно другом мире, в котором у Юга будет только один путь, для того чтобы выжить и возродиться. И этот путь – принять то, что произошло. Принять, что чернокожие люди больше никогда не будут работать против своей воли на умножение богатства белых. Иначе говоря – принять перемены.

К сожалению, у него были серьезные сомнения в том, что большинство южан способны на это. Многие будут по-прежнему ненавидеть, сопротивляться, настаивать на своем моральном праве, в которое сам Орри больше не верил. Но ведь и многие янки по доброй воле останутся в старых тисках враждебности и жажды возмездия. Так что, пожалуй, не одни только южане не готовы извлекать урок из собственного опыта, но и все люди в любую эпоху.

Беда в том, что, если ты отказываешься учиться, тебя неминуемо ждет тот же результат, который Орри наблюдал сейчас по обе стороны дороги: выжженная земля, заброшенные дома, отнятые жизни.

Разруха.