Любовь и война. Великая сага. Книга 2

Он молча курил и смотрел на Августу, видя в ее голубых глазах гнев и растерянность. На мгновение он чуть было не поддался слабости. Но потом вспомнил Эба Вулнера, Шарпсберг и огромное множество других событий и перемен, которых было так много, что с трудом верилось, как они могли уместиться в какие-то три года. И как человек мог все это выдержать. Но он выдержал, только больше не был прежним.

– Сколько ты сможешь здесь пробыть? – спросила она уже мягче.

– Как стемнеет, нужно возвращаться.

– А ты не хотел бы… – Он видел, с каким трудом дался ей этот недосказанный вопрос; когда она едва заметно кивнула в сторону спальни, щеки ее порозовели.

– Надо напоить Бедового, – ответил он, борясь с желанием подхватить ее на руки и отнести в постель.

Она все поняла без объяснений:

– Хорошо, я пока приготовлю ужин.

Молча кивнув, он вышел.

Смена света и тени из-за непрерывно бегущих облаков продолжалась весь вечер. Чарльз съел две тарелки жидкого говяжьего супа и четыре куска вкуснейшего ржаного хлеба, испеченного раньше. Себе Августа тоже налила немного супа, но так к нему и не притронулась. Пока Чарльз ел, она почти не говорила, просто сидела, опираясь локтями на стол и опустив подбородок на переплетенные пальцы. Всматриваясь в лицо Чарльза, она все пыталась понять, что за печальная тайна гложет его. Иногда задавала короткие вопросы.

Чарльз сказал, что уверен в поражении Юга. Говорил об огромном количестве дезертиров и о том, что Ли так и не удалось доказать свою веру в Уэйда Хэмптона даже после назначения генерала командующим кавалерией. Упомянул несколько незнакомых имен, сетовал на растущую враждебность.

– Когда Хантер был в долине, он сжег дом губернатора Летчера в Лексингтоне. И военный институт тоже. Джуб Эрли, как говорят, в отместку грабил дома и фермы в Силвер-Спринг, совсем рядом с Вашингтоном. Сейчас он где-то в Пенсильвании, и один Бог знает, что он там творит. В самом начале эта война напоминала мне какой-то южнокаролинский турнир: красивые дамы, храбрые всадники, конные состязания… Но теперь все превратилось в настоящую бойню, где мясники и скот по обе стороны. Вкусный суп, – неискренне похвалил он, отодвигая тарелку.

«Ну же, сделай это сейчас… не тяни!»

– Я вот что приехал сказать, Гус… – Он откашлялся. – Дела идут так плохо, что я не знаю, когда смогу приехать сюда снова.

Августа подняла голову так резко, словно ее ударили.

– На следующей неделе или никогда – выбор за тобой, – с горечью проговорила она. – И всегда так было. Я…

Она замолчала, покачивая головой, словно споря с самой собой.

– Продолжай, – сказал он.

Голос Августы окреп:

– Надеюсь, ты не ждешь потока слез в ответ на свое объявление. Я не уверена, что хочу тебя здесь видеть в твоем нынешнем настроении. О том, что война ужасна, знают все – эта мысль не нова, и в ней нет никакой особенной мудрости. Но ты, похоже, забыл, что не одни мужчины несут на себе всю тяжесть этой ноши. Думаешь, женщине, у которой муж или сын воюют, легче? Думаешь, легче сидеть и смотреть, как взрослые мужчины играют в солдатиков, разоряя сады и поля, в которых все твое пропитание, или просто ради забавы громят фермы? Я знаю, что война сделала с тобой. Это видно по твоим глазам, по твоему голосу, сквозит во всем твоем поведении. Ты весь как будто переполнен яростью…

Чарльз резко отодвинул стул и встал, сжимая в зубах сигару. После еды он закурил новую, решив, что уйдет, как только она догорит. Но можно было и не ждать.

– Не трудись снова показывать свою грубость. – Августа едва сдерживалась. – Я уже сыта ею по горло. С чего ты взял, что имеешь какое-то особое право колотить себя в грудь дольше и крепче, чем все остальные? Да, я люблю тебя как последняя идиотка, и мне безумно жаль тебя, но я не хочу, чтобы ко мне относились как к какой-нибудь провинившейся глупой скотине. Я не хочу, чтобы меня пинали, Чарльз. Если ты все же решишь появиться здесь еще раз, пожалуйста, стань снова тем человеком, которого я полюбила. Который мне нужен.

Прошло несколько мгновений. Наконец Чарльз вынул сигару изо рта:

– Тот человек умер.

Августа ответила на его взгляд. И мягко, без гнева, сказала:

– Думаю, тебе лучше уехать.

– Я тоже так думаю. Спасибо за ужин. Береги себя.

Он вышел, вскочил в седло и уехал в сгущавшиеся сумерки.

С полчаса Августа неподвижно сидела у кухонного стола, положив ладони на живот и ничего не видя от горя. В дверь стучал Вашингтон, но она не откликнулась, и негр ушел.

В кухню вползла темнота. Когда Августа наконец встала, пора было зажигать лампу. Она чувствовала себя так же, как в ту ночь, когда умер ее муж. И все еще не могла поверить в то, что произошло.

Конечно, если бы она смотрела на Чарльза не замутненными любовью глазами, она бы давно поняла, что подобный исход вполне возможен. Только сейчас ей стало ясно, что весь прошлый год уже было много признаков скорого расставания, и вполне очевидных, только она не хотела ничего замечать. В памяти всплыли строки любимого Поупа из «Опыта о человеке»: