Любовь и война. Великая сага. Книга 2

Население Севера перед войной насчитывало около двадцати двух миллионов человек. И там же находилось большинство заводов прежнего Союза, развитая сеть железных дорог, телеграфные линии, недра и капиталы. В одиннадцати же штатах Конфедерации проживало примерно девять миллионов, и треть из них составляли рабы, которые никак не могли пригодиться в этой войне, разве что в качестве слуг.

А меж тем настроения, витавшие в воздухе в эти дни, были весьма сомнительны, если не сказать опасны. Глупцы вроде братьев Ламотт только посмеивались, когда кто-нибудь намекал на возможную экспансию Юга. Даже если такое вдруг случится, считали они, то непременно закончится блистательной победой Конфедерации. Большинство южан – от аристократов до мелких фермеров – горделиво верили в собственные силы, что привело к далекому от реальности убеждению, будто бы один славный малый из Дикси[6] с легкостью раскидает десяток этих лавочников-янки где угодно, когда угодно, ныне и присно и во веки веков, аминь.

В редкие моменты шовинизма Орри даже разделял некоторые из таких убеждений. Например, своего кузена Чарльза он считал в высшей степени достойным противником для любого офицера. Такую же храбрость он видел и в командире Чарльза Уэйде Хэмптоне. Еще с юности, полной восторженных надежд, он запомнил одну цитату, хотя и не был полностью согласен с ней. В войне, говорил Наполеон Бонапарт, люди – пешки, все решает отдельный человек.

Но даже если это утверждение верно, глупо предполагать, что среди янки нет таких же храбрецов. И не просто глупо – губительно. Орри мог бы назвать десятки блестящих имен из Академии, в том числе тех, кого знал лично, и все они были с Севера. Вот хотя бы Сэм Грант, которым он всегда восхищался. Интересно, служит ли он еще?

Ответа на этот вопрос он не знал, как не знал и того, в какую сторону может повернуть эта странная, ненужная война. Глубоко вздохнув, он все-таки заставил себя вернуться к бумагам. Чем раньше он закончит дневные дела, тем скорее увидит Мадлен.

К четырем часам он обошел все поля и направился в сторону дома. На нем была простая, удобная одежда – брюки, белая рубашка свободного покроя, на ногах сапоги; пустой рукав был подколот у плеча блестящей булавкой. В свои тридцать пять Орри оставался по-юношески стройным и, несмотря на увечье, держался естественно и уверенно. У него было немного вытянутое лицо, темно-каштановые волосы и карие глаза. Мадлен считала, что с годами он становится только красивее, но сам он так не думал.

Договор он все-таки подписал и тут же перестал тревожиться о возмещении ущерба. Решение, принятое из чувства патриотизма, не предполагало условий.

Он миновал короткую аллею, ведущую к прибрежной дороге. Могучие замшелые дубы скрывали ее от солнечного света бо́льшую часть дня. Он обогнул угол дома, обращенного на регулярный сад и пристань на тихом берегу Эшли. На верхней веранде послышались легкие шаги, но тут же замерли, когда появился Орри. Он поднял голову и увидел маленькую пухлую женщину, которая безмятежно смотрела в безоблачное небо.

– Добрый день, матушка.

Кларисса Гоулт-Мэйн посмотрела вниз и вежливо, недоуменно улыбнулась:

– Добрый день. Как поживаете?

– Прекрасно. А вы?

На ее лице расцвела широкая благодушная улыбка.

– О, чудесно… большое спасибо! – Она повернулась и неторопливо ушла в дом.

Орри покачал головой. Много раз он пытался напомнить матери, что он ее сын, но все было напрасно. Она больше не узнавала его. К счастью, все их рабы, кроме разве что одного или двух, любили Клариссу. И все, с кем она встречалась, ненавязчиво опекали ее.

Но где же Мадлен? В саду? Он огляделся вокруг и вдруг услышал, как Мадлен зовет его из дома. Она была в гостиной – рассматривала какой-то плотно завернутый в бумагу цилиндрический сверток почти в пять футов длиной. Когда он вошел, Мадлен подбежала и обняла его.

– Осторожнее! – со смехом предупредил он. – Я пыльный и потный, как мул!

– Пыльный, потный – я люблю тебя в любом виде! – Мадлен нежно поцеловала его в сухие губы; ее поцелуй был свеж, как вода из горного источника.

Она крепко обняла его за шею, и он почувствовал, как ее гибкое, сильное тело прижимается к нему. Хотя законный брак был пока для них недоступен, они уже давно делили постель как супруги и любили друг друга с неостывающей страстью. Спали оба без ночных сорочек – благодаря мягкости и прямодушию Мадлен Орри очень скоро перестал стесняться своего увечья.

Наконец Мадлен отодвинулась:

– Как прошел день?

– Хорошо. Знаешь, хоть сейчас и война, но эти последние несколько недель были самыми счастливыми в моей жизни.

Мадлен согласно вздохнула, держа его ладонь в своей, пока они стояли рядом, соприкасаясь лбами. Он с нежностью смотрел в ее чудесные темно-карие глаза, которые казались еще темнее на бледном лице, обрамленном роскошными темными волосами.

– Хотя, должна признаться, у Джастина есть одно средство, которое могло бы сделать меня еще чуточку счастливее, – сказала она.

– Я уверен, эту преграду мы преодолеем.

На самом деле Орри вовсе не был так уверен, но никогда не говорил об этом.