Ей сообщают его имя: Андре де Шенье; ей говорят также, что он поэт. На какое-то мгновение такое обстоятельство забавляет ее. Но однажды вечером он передает ей бумажный свиток. Однако она невнимательно просматривает его, потому что для ее поверхностного ума это послание слишком серьезно.
Будучи неспособной понять, что стихотворение «Молодая пленница» прославит ее и оставит ее имя потомкам, Эме де Куани где-то забывает поэму и едва ли роняет слезу по поэту, который на следующий день идет на плаху.
Ей удается бежать, затем она выходит замуж за Монрона. Они снова возвращаются в Марей, так как замок не конфискован. Но это одно из немногих оставшихся у нее богатств, а их привычный образ жизни стоит дорого. В один прекрасный день госпожа де Монрон продает поместье, построенное предками ее матери в XVIII веке. Она, можно сказать, избавляется от него за солидную сумму и нисколько не сожалеет. Странно, но расставшись с Мареем, они словно теряют вкус к жизни, прежде ничто, ни разлуки, ни тюрьма, ни даже тень смерти не могли лишить чету Монрон радости, которая уходит вместе с этим замком, видевшим детство Эме и незабываемые счастливые дни их любви. Казимир влюбляется в одну из королев Директории, креолку Фортюне Гамелен. Эме же считает, что расстраиваться и умолять вернуться — значит потерять достоинство, и снова требует развода.
Впрочем, она не особо горюет по поводу этой измены: она влюбляется в певца Майя-Гара, фата и так же, как и она, человека, лишенного души, и ожесточенно оспаривает его у маркизы де Кондорсе.
17 января 1820 года «молодая пленница» умирает в Париже, на руках Монрона, примчавшегося к ней, чтобы помочь в трудную минуту. Говорят, что в ее последние минуты он для нее вспоминал о садах в Марее.
Сейчас замок, пережив различные невзгоды, принадлежит семье де Вибрей.
МОНСЕГУР
Последняя ночь
Считайте его раненым человеком, ибо раз в своей жизни он видел фигуру ангела.
Была середина марта 1244 года, и наверху холод еще мучительно давал о себе знать. Тяжелые облака, пришедшие с соседних Пиренеев, опустились на лесистые вершины этой дикой части Разе. Вечерний ветер поднялся и донес до скрывающегося здесь человека запах жареного мяса из королевской кухни.
Со своего места на склонах горы Святого Варфоломея Бертран де Моренси мог хорошо разглядеть конические шатры баронов Севера, чья армия окружала вершину, на которой высился замок, одиноко затерянный среди облаков. За то время, что они находились здесь, Моренси научился их узнавать. Так, он знал, что самый высокий шатер приютил Гуго де Арци, сенешаля Каркассона, который управлял осадой Монсегура от имени короля Людовика, девятого короля, носившего это имя. Соседний — шатер Пьера Амьеля, архиепископа Нарбоннского, папского легата, который представлял церковь на этом последнем этапе войны против ереси катаров; войны между сыновьями одного Бога, братьями одной крови… И затем шатры множества других, самых разных знатных людей, которые теперь собрались вокруг костров под открытым небом.
Конечно, королевский лагерь уже не был так силен, как прежде. Он тоже пострадал от жестокой зимы и девятимесячной осады. Плотная ткань шатров полиняла, железо заржавело. И все-таки здесь были жизнь, сила, движение. Тогда как наверху… Бросив взгляд на замок, трагически одинокий на вершине горы, которую он венчал столь же гордо, как и прежде, Бертран понял, что, несмотря на то, что осталось еще несколько человек из его защитников, замок погиб. А ведь он казался ему выше человеческих законов…
С трех сторон защищенный отвесными обрывами, замок имел единственный доступ — открытый склон, на котором королевское войско оставило не одного мертвеца. Лишь нескольким непосвященным было известно о тайной дороге, скрытой от всех взглядов и проходившей но песчаному подъему через подземную пещеру и далее пастушьими тропами.
Бертран родился здесь, и не было проводника лучше, чем он, ибо ему была известна здесь каждая тропка и каждая расщелина. Поэтому восемью днями раньше, когда стало понятно, что замок будет вынужден сдаться, побежденный предательством, именно ему доверили двух учителей катаров и священные книги, чтобы учение сохранилось, даже когда погибнут все.