Любовь и зависимость

С этой точки зрения, аддикция существует, когда привязанность человека к ощущению, объекту или другому человеку такова, что уменьшает его оценку других вещей в его окружении или в нем самом (и способность обращаться с ними), так что он становится во все возрастающей степени зависимым от этого переживания, как от своего единственного источника удовлетворения. Субъект будет предрасположен к аддикции в той степени, в какой не сможет установить осмысленные отношения со своим окружением в целом, и, таким образом, не сможет вести полностью развитую жизнь. В этом случае он будет склонен к бездумному погружению во что-то внешнее по отношению к себе, и эта склонность растет с каждой новой встречей с аддиктивным объектом.

Наш анализ аддикции начинается с низкого мнения аддикта о себе и с недостаточности его подлинного вовлечения в жизнь, и исследует, как эта болезнь прогрессирует, превращаясь в нисходящую спираль, расположенную в центре аддиктивной психологии. Человек, ставший аддиктом, не научился совершать того, что сам мог бы счесть стоящим, или просто наслаждаться жизнью. Ощущая свою неспособность совершить действие, которое он находил бы осмысленным, он, естественно, отворачивается от любых возможностей сделать это. Отсутствие самоуважения является причиной этого пессимизма. Результатом низкой самооценки аддикта является также его вера в то, что он не может остаться один, что ему нужно иметь внешнюю поддержку, чтобы выжить. Таким образом, его жизнь становится серией зависимостей, как одобряемых (таких, как семья, школа или работа), так и неодобряемых (как наркотики, тюрьмы или психлечебницы).

Такое состояние дел неприятно. Он встревожен перед лицом мира, которого боится, и чувствует себя несчастным. Стараясь избежать ужасного осознавания своей жизни и не имея постоянной цели, ради которой стоило бы сдерживать свое стремление к бессознательности, аддикт приветствует забвение. Он находит его в любом переживании, которое может на время отдалить его от болезненного осознания себя и своей ситуации. Опиаты и другие сильные депрессанты выполняют эту функцию напрямую, порождая всеобъемлющее утешающее и успокаивающее ощущение. Их обезболивающее действие и порождаемое

ими чувство, что употребляющему не нужно больше ничего делать для устройства своей жизни, делает опиаты выдающимися в качестве объектов аддикции. Чейн цитирует аддикта, который, после первого укола героина, стал регулярно употреблять его: "Я стал действительно сонным. Я пошел, чтобы лечь в кровать... Я подумал: вот это для меня! И я не пропустил ни дня с тех пор, до нынешнего времени". Любое переживание, в котором человек может потерять себя — если это то, чего он хочет — может выполнять такую же аддиктивную функцию.

Но, однако, существует парадоксальная цена, которую надо заплатить за это освобождение от сознательности. Отворачиваясь от своего мира к аддиктивно-му объекту, который он оценивает все выше за его безопасный, предсказуемый эффект, аддикт перестает справляться с миром. Становясь все более увлеченным наркотическим или другим аддиктивным переживанием, он становится все менее и менее способен иметь дело с тревогами и неопределенностью, которые в первую очередь довели его до этого. Он это понимает, а то, что было призвано служить для спасения - интоксикация - только усугубляет его сомнения в себе. Когда человек, реагируя на свою тревогу, делает что-то, к чему сам не чувствует уважения (напивается или переедает), то его отвращение к себе приводит к новому возрастанию тревоги. В результате, и теперь уже имея дело с более мрачной ситуацией, он даже больше нуждается в утешении, которое предлагает ему аддиктивное переживание. Таков аддиктивный цикл. В конце концов, аддикт становится тотально зависимым от аддикции в своем удовлетворении жизнью, и ничто другое не может его заинтересовать. Он оставил надежду управлять своим существованием; забвение - единственная цель, которую он способен от всего сердца преследовать.

Симптомы отнятия возникают потому; что человек не может быть лишен своего единственного источника удовлетворения в мире — мире, от которого он все больше отчуждается - без соответствующей травмы. Проблемы, с которыми он изначально столкнулся, теперь увеличились, и он привык постоянно убаюкивать свое осознавание. В этой точке ужасающего нового столкновения с миром, худшего, чем все предыдущие, он сделает все возможное, чтобы сохранить свою защищенность. Это — осложнение аддиктивного процесса. Опять в игру вступает низкая самооценка аддикта. Она породила его чувство беспомощности не только против остального мира, но также и против аддиктивного объекта, так что он теперь верит, что не может ни жить без него, ни освободиться от его хватки. Это естественный конец для того, кто тренировался в беспомощности всю свою жизнь.