Любовь и жизнь. Воспоминания. Стихи

Муж Татьяны Петровны Павел Сигизмундович Чахурский любил шутить, говоря, что «Танюша воспитывалась на конюшне», в связи с тем, что сама Т. П. Знамеровская часто рассказывала о своей с детства любви к лошадям и о пестовавшем ее денщике отца «Новацеке» – простом солдате, обладавшем недюжинной силой и большой добротой, позволявшей ему нянчиться с маленьким ребенком командира.

Как шутил дед Т. П. Знамеровской с отцовской стороны И. А. Знамеровский, отец у нее был «с краснинкой», и в семье еще в дореволюционные годы на детские праздники приглашались дети разных сословий. Культивировавшаяся родителями демократичность нашла выражение в дружбе четырехлетней Тани с дочерьми домашней кухарки, которые уже учились в школе и читали малышке книжки; в процессе этого чтения девочка научилась читать сама, чем несказанно удивила родителей.

С детства в Тане стихийно выработалось неуважение к сильным мира сего. Царя она представляла себе по сказкам – сказочным богатырем, а когда ее глазам явился живой Николай II, приехавший посетить Артиллерийское училище его имени в Киеве, где служил отец Татьяны Петровны, она была разочарована, увидев «маленького, невзрачного, плюгавого офицера в… артиллерийской форме, с рыжеватой бородкой» [ЛЖ, с. 47].

Отец Татьяны Петровны после революции 1917 г. переходит на сторону красных, становится красным командиром-артиллеристом, а его семья практически «вливается» в тылы армии. Во время наступления Деникина на Киев летом 1919 г. и отступления красных семья Знамеровских тоже эвакуировалась, и Татьяна Петровна описывает, как в эшелоне «один из красноармейцев на нарах очень обо мне заботился и перочинным ножом вырезал мне из кусочков дерева лодочки. Вообще это ощущение доброты ко мне, к нам, детям, меня не покидало и окрашивало теплом тревожный бег вагонов через леса» [ЛЖ, с. 67].

Видимо, традициями семьи и событиями в стране в детях воспитывалась демократичность интернационального толка. В Новозыбкове во время отступления 1919 г. семья живет в еврейской среде и чувствует ласку и доброту еврейских женщин этого провинциального еврейского местечка. Дальше – новое отступление Красной армии из Киева от белополяков, и снова в воспоминаниях смутные силуэты событий самого отступления, но «гораздо яснее обилие доброго отношения к нам, детям, со стороны разных „дядей“, вероятно, в большой степени просто красноармейцев» [ЛЖ, с. 73]. Здесь же рассказ о беззаветной преданности папе «одноногого еврея», чем-то ему обязанного. Потом – жизнь в семье украинского священника в Крутах, дружба с его сыном, и снова Киев.

Нужно заметить, что наряду с искренним восхищением душевной красотой и щедростью представителей «низших» слоев у Т. П. Знамеровской присутствует негативное отношение к мещанам, дельцам, «торгашам», заботящимся лишь о собственном процветании и благополучии, а также к дворянам, спасающим свое положение и состояние и бегущим из России. Она явно гордится тем, что многие трудности первых послереволюционных лет ей довелось испытать вместе с народом: не только отступления, разорение, но и голод, вплоть до малокровия и обмороков от недоедания. В представителях народа, в отличие от мещан и дельцов, она, напротив, склонна видеть бескорыстие, самоотверженность, альтруизм.

Военные «скитания» по Украине дали Т. П. Знамеровской уже в те детские годы панораму народной жизни; вместе с тем она с детства, направляемая мамой, пристрастилась к чтению, и перед ее глазами встал романтический литературный образ народа и народных героев. Она прочла «Вечера на хуторе близ Диканьки» Н. В. Гоголя, влюбившись в Украину и малороссов после этого еще больше. С таким же романтическим пылом был воспринят и роман Д. Л. Мордовцева о Степане Разине. «Сколько я ни читала потом романов о Степане Разине, ни один не произвел на меня такого впечатления, и любовь моя к этой широкой натуре, к этому народному герою восходит именно к Мордовцеву» [ЛЖ, с. 80], – отмечает Т. П. Знамеровская.

Летом 1921 г. П. И. Знамеровский, отец Тани, был назначен командиром учебной артиллерийской батареи, и семья поселилась в деревне Поповке около Конотопа. Татьяна Петровна вспоминает, как солдаты по-товарищески, по-свойски обращались к маме, называя ее просто по имени. Она описывает, как солдат Толстиков «подошел к маме и сказал: „Слышь, Маруся, тебя командир зовет“. Это было и обычно, и просто, и для самой мамы никак не удивительно, – ведь Толстиков всем говорил „ты“, а что папа зовет маму Маруся, тоже он уже знал. Как же можно было позвать ее иначе? Прошли многие годы, и бесконечно многое изменилось, но это воспоминание осталось для меня дорогим, как и по-детски воспринятая романтика Гражданской войны, и тревожные пути ее, пройденные при штабе армии в детстве, во многом определившие мой характер и весь тонус, весь строй моей дальнейшей взрослой жизни» [ЛЖ, с. 85].