Любовь - яд

— Постараюсь. Семь лет назад вы здесь работали?

— Работала, я тут уже пятнадцать лет. Вы по-существу пожалуйста.

— Мне нужно узнать об одной роженице. Это было в июне 2005 года. Ровно семь лет назад почти день в день.

Антонина Михайловна задумалась, а потом усмехнулась.

— Вы хоть представляете, сколько рожениц за это время прошло через мои руки?

— Представляю. Ну, может архивы, журналы.

— Нет, это просто невозможно и это не пятнадцать минут, а гораздо, гораздо больше. Вы можете обратиться в другой день или позвоните, и я постараюсь помочь и…

Артур протянул еще один конверт поувесистей первого.

Главврач тяжело вздохнула. Бросила взгляд на часы.

— Я постараюсь, но ничего не обещаю. Как звали ту роженицу?

— Василиса Лавриненко, темненькая такая худенькая, очень молоденькая тогда была.

Антонина Михайловно сняла очки и протерла их полой халата.

— Можете спрашивать. Я ее помню, сама роды принимала. Да и как забыть? Трагедия-то какая. Мы всем роддомом ей помогали.

Артур откашлялся.

— Расскажите мне. Просто все расскажите, — хрипло попросил он и взялся за горло. Гортань странно саднило, как во время гриппа.

— Да, что рассказывать? Грустно все это. Мне она иногда по ночам сниться, как проснусь, так и плачу. Это вы привыкли врачей бесчувственными считать, а для нас каждый умерший младенец личное горе. Приехала она на двадцать девятой неделе, воды отошли и схватки начались. Мы как могли, пытались остановить, но роды начались стремительно. Родила малыша, весил всего девятьсот грамм. Эх, приедь она раньше. Укол бы успели сделать для раскрытия легких, а так. Поздно уже было. Я ее помню, сама еще девочка, худая, бледная. Она тут санитаркам помогала, полы драила, больных переносила, судна мыла. Лишь бы позволили в патологии рядом с малышом оставаться. Бывало, зайду к ней, а она молоко цедит, плачет и цедит. Я-то знаю, что малыш в плохом состоянии, а она говорит: "вот выйдем с Егоркой, грудью кормить буду". Потом вроде немного оклемался малыш, вес набрал. Мы уже и вздохнули с облегчением. Выписывать хотели. Она еще убежала на один день. Вроде с отцом покупать кроватку да коляску. Мы тоже кое-чего подкинули. Принесли мешками вещи от своих детей.

Антонина Михайловна вытерла глаза платочком.

— Не могу. Как вспомню…ох… слезы на глаза сами наворичиваются. Перед выпиской ему плохо стало. Посинел весь, задыхаться начал. Мы его к аппаратам искусственной вентиляции подключили. Диагноз неутешительный — бронхопульмональная дисплазия. Таких малышей выхаживают сейчас и у нас, а тогда оборудования нужного не было, лекарств тоже. Я Василисе предлагала в платный центр в столицу обратиться. А там сволочи, такую цену заломили. Мы старались, вроде собрали, кто сколько мог. Жалели сиротку. Да и сейчас такие мамы молоденькие, одиночки, редко так трусятся особенно если дите больное. Здоровых бросают. А она не отходила от него. Бывало, уснет на стуле, он только пикнет, а она уже на ногах. В общем не нашла она тогда пяти тысяч долларов. Говорят к папаше ребенка ходила за два дня до смерти Егорки, а тот… Слов нет…Тот сукин сын отказал ей. Представляете, просто отказал. Господи как же нехристей таких земля носит?

Артур побледнел, сжал челюсти, чувствуя как воздух в легкие уже почти не поступает, а сердце бьется, словно в горле.

— Умер Егорка во сне, у нее на руках. Василиса тихо просидела как мышка, мы обнаружили только утром. Отобрать не могли. Как она кричала. Господи, у меня этот крик всю жизнь в ушах стоять будет.

Артур резко встал со стула, протер лицо трясущимися руками.

— Водички?

Он кивнул и разлил пол стакана, пока донес до пересохших губ.

— А вы брат Василисы?

Он кивнул, не в силах сказать правду. Испытывая, жгучий стыд за то, в чем не был виноват. Стыд и горечь, едкую горечь и тошноту, которая комом застряла в горле.

Перед тем как попрощаться с главврачом тихо выдавил.

— А может отец ребенка и не знал? Может, обманул его кто?

Антонина Михайловна внимательно на него посмотрела, словно в душу, заглядывая.

— Незнание, молодой человек, не освобождает от ответственности. Особенно ответственности за смерть ребенка.

Потом ткнула ему конверт в руки.

— Это вы да? Вы, тот поддонок, который денег не нашел! Вон цепь на шее золотая, поди дороже пяти тысяч стоит? Заберите свои деньги. Убирайтесь. Нелюдь!

Она вытолкала Чернышева за дверь, а он даже не сопротивлялся. Сел на пластмассовый стул и прислонился головой к холодной стене. В ушах звучали ее слова: "незнание не освобождает от ответственности…не освобождает…когда речь идет о смерти ребенка…от ответственности…смерть ребенка…смерть…смерть"

Артуру захотелось заорать и заткнуть уши руками.

18 ГЛАВА