Любовь – игра, в которой всё серьёзно

Принять снотворное Оля не решилась, скоро вставать, идти на лекции. Успокоиться иначе не получалось. Девушка чувствовала нервное напряжение и лихорадочно соображала, что в такой ситуации можно предпринять.

Витька тоже неприкаянно маялся, понимая, что просто жить вместе, не выходит.

У него ещё доставало выдержки, не выходить за рамки дружеских отношений. Другой на его месте не задумываясь о приличиях, деликатности и морали настоял бы на близости или взял подругу силой, а Витька всё ещё пытался играть по правилам, в которых невинность имела неприкосновенный статус.

Оля мечтала, что в Витьке проснётся, наконец, мужчина, ждала его настойчивых действий, надеялась на наркотическое действие тестостерона, но стоило ему приблизиться, как у неё начиналась паника.

Девушка никак не могла определиться, чего хочет на самом деле. Её тяготило раздвоение личности, лихорадочная перемена настроений и избыток желаний, которые утомляли до дрожи в мышцах, тошноты и спазмов в животе.

Оля пыталась принять взвешенное решение. Бесплодный эксперимент, не имеющий видимой цели и логического продолжения, надоел, утомил. Испытывать силу воли, способность месяцами жить в непрекращающемся ни на минуту возбуждении было бессмысленно. Было бы для чего.

Девушка непрерывно беседовала сама с собой, иногда забывалась. Выражала мысли вслух. Нужно было решаться на конкретный исход: или-или.

 В тот день Витя пришёл с работы около одиннадцати часов. Горячий ужин на столе был заботливо накрыт двумя одеялами, чтобы не остыл. Запах чего-то вкусного завис в замкнутом пространстве комнаты.

Оля подождала, пока юноша  разденется. Она отчетливо слышала каждое его движение. Вот он снял ботинки, повесил куртку, надел тапочки…

– Витя, подойди, пожалуйста. Я заболела. Можешь поставить мне горчичники?

– Сейчас, Оленька, только руки вымою. Они у меня совсем холодные.

Через несколько минут он подошёл к ширме, – Можно? Я захожу.

– Угу.

Виктор вошёл. Оленька лежала на кровати полностью раздетая, лицом вниз.

– Ой, извини!

– Ты же горчичники собрался делать, не извиняйся. Больная для врача не женщина, а пациент.

– Можно я тебя накрою?

– Нельзя. Начинай.

– Честно говоря, я не умею.

– А целовать, целовать умеешь? Какой же ты телёнок! Нельзя же так. Обними хотя бы, если помочь не можешь. Видишь же, девушка страдает, мается. По тебе, между прочим, сохну. Скажешь, не знал, не видел? А чего ты вообще замечаешь? Думала, догадаешься, подойдёшь, прижмёшь к сердцу. Ага! Жди. Так и помру девственницей. Ну почему ты такой недогадливый, робкий!

– У тебя, похоже, температура высокая. Наверно воспаление лёгких. Сейчас скорую вызову. Потерпи, Оленька!

Виктор трогал её кожу губами, как обычно это делала мама, проверяя, есть ли жар. Тело действительно горело.

Оленька перевернулась, обхватила Витькину шею руками, принялась расстёгивать пуговицы на его рубашке.

Юноша моментально впал в прострацию, закрыл глаза, перестал дышать.

Подчиняясь гипнозу извне и врождённому инстинкту охотника, Витька неловко прикоснулся к обнажённой груди, которая тут же откликнулась набухшими сосками.

Кожа упругих округлостей обожгла пальцы неведомой энергией, настойчиво требующей исследовать каждый миллиметр обнажённого тела.

Внутри грудной клетки лопнула и разогнулась некая пружина, заставившая немедленно действовать. Юноша схватил Олю в охапку, прижал к себе, начал лихорадочно целовать Бесстыдная нагота требовала реализации задуманного природой процесса, последовательность которого не вызывала сомнений.

Казалось, что Витька всегда знал, как будет происходить близкое знакомство возбуждённых тел.

На какое-то мгновение к нему вернулось сознание. Витька испугался, пытался накрыть Олю одеялом. Её нагота и доступность не были очевидно дозволенным обстоятельством. Она девушка, значит всё, что находится под одеждой, под запретом.

Юноша осознал, что совершает нечто недозволенное, безнравственное по отношению к девственнице, греховное.

Витька на автомате завернул Оленьку, совершая спонтанные, необдуманные действия и тут же впился в её рот губами, испытывая неземное  наслаждение.

Он целовал глаза, нос, шею, волосы, уши, в то время как руки лихорадочно путешествовали по возвышенностям и впадинам.

Витька чувствовал экзотический, несравнимый ни с чем вкус, который воспламенял внезапно разбуженную похоть .

Как долго он мечтал, забыв про запреты ласкать Оленьку.

Оба моментально улетели в страну грёз, в иную вселенную, где не было его и её, где тела и души сливались в единое целое, представляющее из себя концентрат наслаждения и блаженства.

Всё, что случилось после не оставило иных воспоминаний, кроме бесконечного состояния эйфории.

Когда ребята очнулись и отдышались, Оля, приходя частично в сознание, поняла, что стала взрослой, о чём свидетельствовали следы на простыне и на теле, что не подумали о возможных последствиях.

– Дурак! Дурак! Дурак! Как ты мог, ведь я тебе доверяла! Что я теперь маме скажу? – Оля зарыдала, уткнулась в Витькину грудь, стучала по его плечам маленькими кулачками.