Любовь, или Не такие, как все

Таське не было тяжело, но она боялась, что сейчас этот мерзавец в штатском устроит какую-нибудь подляну за то, что она ему помешала. Однако Спиридонов не проронил ни звука. Просто стоял и смотрел, как Таська тащит на себе Миленького.

11

Солнце стояло высоко, пот катился по Таське градом, а она все тащила на себе тушку Миленького и сдаваться не собиралась. Спиридонов мог быть совсем рядом. Интересно, он настоящий кагэбэшник или притворяется? Наверное, все же настоящий, только решил служебным положением воспользоваться. А что? Взял эти фотки, поехал в командировку за рубеж и там толкнул барыгам по баснословной цене. Чего уж греха таить – она и сама об этом думала, несмотря на то, что ей никто зарубежную командировку не оформит.

Несколько раз в пути она отдыхала, с досадой думая о том, что зря на мытье десять копеек потратила – уже опять вся угваздалась и провоняла. Однако довольно бойко дотащила свою ношу до домика с петухами на ставнях, положила в тени штакетника, а сама пошла разговаривать с хозяином.

Лейтенант Забийворота в майке и трениках раскачивался в самодельном гамаке и что-то лениво жевал. Лицо его было умиротворенным и бессмысленным, как у коровы на лугу. Сходство с коровой усиливала ахроматическая гамма одежды – белый верх, черный низ.

Таська неслышно подошла вплотную к гамаку и позвала:

– Анатолий Михайлович. Это я, Таисия.

Забийворота открыл глаза.

– Чего опять?

– Анатолий Михайлович, я извиниться пришла. Вы вовсе не трус. Я это в сердцах сказала.

Милиционер снова закрыл глаза.

– Трус, не трус, какая теперь разница, – вздохнул он. – Начальник все равно пистона вставил.

– Простите меня, пожалуйста. У вас неприятности из-за меня.

– Будто у меня в первый раз неприятности.

Кряхтя и отдуваясь, он вылез из гамака и посмотрел на Таську.

– Хочешь сказать, что только ради прощения попросить пришла?

Таська покраснела.

– Нет. Тут такое дело…

– Денег не проси, нету. На последние тебе вчера билет купил.

– Нет-нет, денег не надо. Вам, наверное, странной просьба покажется…

– Не юли уже!

– Можно, Миленький у вас на ночь останется? У него будка на свалке сгорела, ему жить теперь негде. А завтра ему новую поставят!

– Девка, ты что – с глузду съехала? – похрустев суставами, Забийворота снова полез в гамак. – Ты только вчера ему тяжкое пришить хотела, а сегодня уже заступаешься?

– Я ошиблась, – покраснела Таська. – Он вовсе не плохой, он… несчастный.

– Кто несчастный? Миленький? – Забийворота сплюнул, но как-то неловко, и слюна попала ему на грудь. Чертыхнувшись, он начал вытираться майкой. – На полном довольствии у города. Кормим, поим, одеваем. А бабам он проходу не дает – все от одиночества да от горя-злосчастья.

– Да что он вам такого сделал-то?

– Зинка моя из-за него ушла! Ты думаешь, петухи эти откуда на ставнях? Жена моя попросила его расписать домик, чтобы поживее вышло. Краски ему оставила, то, се. Ну, он раскрасил, конечно, тут у него руки откуда надо растут. И ведь… такой, сучок из доски выколупнул в одной из ставен. Я прихожу как-то, а он стоит и самоделкой своей в эту дырку тычет. Я не выдержал и отмудохал его. Обе ставни об него расколотил. А Зинка после дочку забрала и к матери в Запорожье уехала. Злой, говорит, ты, слабых обижаешь, боюсь с тобой жить. Два года уже один живу.

– А прощения просить не пробовали? – спросила Таська.

– Да чуть не на пузе ползал, ноги целовал, – сказал Забийворота тихим голосом. – Вон, даже ставни из щепок буквально собрал, повесил. Ты на меня посмотри – злой я?

Злым он, конечно, не был. Забийворота был толстым увальнем, которого бросила жена.

– Может, вернется?

– Через два года?

– А сам?

– Что – сам?

– А сам поехать не пробовал?!

– А ты чего на меня орешь, ссыкуха?!

– Да потому что лежишь тут, жирный боров, себя жалеешь, а к жене поехать кишка тонка!

От оплеухи у Таськи даже в глазах потемнело. Забийворота по инерции навернулся из гамака Таське под ноги, прямо на толстое свое пузо.

Из носу у Таськи сразу хлынула кровь, причем таким мощным потоком, что она тихо заблеяла от испуга. Забийворота тоже перепугался не на шутку. Он вскочил, сорвал с себя майку и сунул Таське под нос.

– Что ж ты, девка, а?! Что ж я, дурак… – причитал он по-бабьи.

Майка быстро пропитывалась кровью, Забийворота почти за шкирку подтащил Таську к водопроводной трубе, сломал в два раза и направил струю холодной воды в лицо. От неожиданности Таська едва не захлебнулась, закашлялась и попыталась вырваться, но не тут-то было – милиционер хоть и увалень, а руки у него сильные и твердые.

– А вы, Анатолий Михайлович, все-таки злой, – сказала она.

Забийворота только вздохнул.

Несколько минут Таська то держала струю ледяной воды у лица, пока хозяин выжимал кровь из майки, то прижимала к носу компресс. Постепенно кровь остановилась.

– Тащи его, – сказал Забийворота, перекрывая кран.

– Кого?

– Миленького.

– А вы его не убьете?

– Иди уже!

Миленький лежал в том же положении, в каком она его оставила. Забийворота отвел квартиранту место в углу, рядом с лестницей – бросил на пол домотканый коврик и валенок под голову. Миленький тотчас обнял валенок и захрапел.