Любовь искупительная

Земля пробуждалась с приходом весны. Склоны холмов словно кто–то осыпал пурпурными люпинами, золотыми одуванчиками, красными маками и белыми цветами дикого редиса. Что–то новое и странное появилось внутри Ангелочка. Она впервые почувствовала это, когда смотрела, как Михаил вскапывал землю для овощных грядок. От движения его мускулов под рубахой теплая волна разливалась по ее телу. А от одного его взгляда у нее пересыхало во рту.

Ночью они молча лежали рядом, едва касаясь друг друга, оба в напряжении. Она чувствовала дистанцию, которую он установил между ними, и не переходила ее.

— Это становится все сложнее, — загадочно сказал он однажды, и она не стала спрашивать, что именно.

Все больше она чувствовала себя одинокой. Это было связано с Михаилом, и с каждым днем ей становилось все больнее. Иногда, вечерами, когда он заканчивал чтение и поднимал на нее глаза, у нее перехватывало дыхание. Ее сердце бешено колотилось, и она отводила взгляд, боясь, что он увидит, как ее тянет к нему. Все ее тело говорило об этом. Мысли о нем сливались в один громкий хор, заполняя всю ее голову. Она едва могла что–то сказать, когда он ее о чем–нибудь спрашивал.

Как бы Хозяин смеялся над ней сейчас. «Любовь — это ловушка, Ангелочек. Стремись к удовольствию. Для этого не нужно никаких обязательств».

Теперь она задумывалась, не является ли Михаил ответом на все, в чем она нуждалась. Размышляя над этим, она боялась признаться себе, что это так. Ночью, когда он во сне поворачивался к ней, прикасаясь своим сильным телом, она вспоминала, как они занимались любовью. Вспоминала, как он был счастлив в своей страсти, исследуя ее тело, подобно тому, как он исследовал землю, которой владел. Тогда она ничего не чувствовала. А теперь даже легкое прикосновение вызывало целую бурю эмоций. Его мечты постепенно становились ее мечтами.

День за днем Михаил все больше открывался ей, но при этом она холодела от страха. Почему они не могут оставить все, как есть? Почему бы ей не остаться такой, как раньше, замкнутой в себе? Пусть все будет, как было. И все же Михаил продолжал наступать — мягко, но неизбежно, а она отступала в ужасе, потому что все, что она видела впереди, было незнакомым и пугающим.

«Я боюсь полюбить его. О, пожалуйста, не надо!»

У нее ведь не получится лучше, чем у ее матери, а Мэй не смогла удержать Алекса Стаффорда. Вся ее любовь не помешала ему сесть на лошадь и умчаться, подобно ветру, оставив ее навсегда. Ангелочек до сих пор отчетливо помнила картину из детства: темную фигуру Алекса в развевающейся накидке — как он на полном скаку убегал из маминой жизни. Приезжал ли он хотя бы, чтобы приказать ей собрать вещи и убираться, или воспользовался услугами молодого управляющего? Она не знала. Мама никогда об этом не говорила, а она не спрашивала. Алекс Стаффорд был запретной зоной, на которую Ангелочек никогда не осмеливалась ступать. Только мама могла произносить его имя, да и то, когда была пьяна и очень подавлена, и, подобно соли, это всегда растравляло старые раны. «Почему Алекс бросил меня?! — рыдала мама. — Почему? Я не понимаю! Почему?»

Мама невероятно страдала из–за этого, но еще больше ее мучило чувство вины. Она никогда не могла забыть цену, которую заплатила за любовь. И она никогда не могла забыть его.

«Но я заплатила ему сторицей, мама. Слышишь ли ты меня? Я раздавила его так же, как он когда–то тебя. О, я до сих пор помню его взгляд…»

Ангелочек закрыла лицо руками.

«О, мама, ты была так красива и совершенна. Ты была такой набожной. Но разве твои четки помогли тебе хоть капельку, мама? А надежда помогла? Любовь не принесла тебе ничего кроме боли. Теперь со мной происходит то же».

Ангелочек когда–то поклялась, что никогда никого не полюбит, а теперь это происходило вопреки ее воле. Чувство росло в ней против ее желания, пытаясь пробиться сквозь плотную темноту ее разума. Словно семя в поисках весеннего солнца. Мириам, маленькая Руфь, Элизабет. И вот теперь Михаил. Всякий раз, когда она смотрела на него, он разрывал ее сердце. Ей хотелось задавить эти новые чувства, но ничего не получалось — они продолжали медленно прорастать, все больше пробиваясь наружу.

Хозяин был прав. Это опасно. Это ловушка. Это как упрямый плющ, пробивающийся даже сквозь крохотные трещины на защитных стенах, которыми она пыталась себя оградить. Рано или поздно это разобьет ее сердце. Если она позволит. Если не покончит с этим сейчас.