Любовь юного повесы

– А потому и боялась человека, для которого нет ничего святого, который не признает другого закона, кроме своей воли и своих страстей. Но та зимняя ночь, когда я видела вас у ног вашего отца, показала мне, что вы скорее изнемогаете под бременем судьбы, чем под тяжестью собственной вины. С тех пор я знаю, что вы можете и должны сбросить с себя несчастное наследие матери. Не падайте духом, Гартмут! Путь, который я указывала вам тогда, еще открыт и, ведет ли он к жизни или к смерти, – все равно, он ведет наверх.

– Нет, все кончено! Вы не можете себе представить, что сделал со мной отец теми ужасными словами, чем была моя жизнь с тех пор. Я… но лучше не буду говорить об этом, ведь этого никто не поймет. И все-таки благодарю вас, Ада, за то, что вы мне верите. С этим мне легче будет умереть.

Молодая женщина сделала быстрое, испуганное движение к ружью, лежавшему у его ног.

– Бога ради, не делайте этого!

– Зачем же мне еще жить? Мать наложила на меня клеймо позора, и оно закрывает передо мной все пути, ведущие к искуплению, к спасению! Меня презирают, считают чужим среди моих соотечественников, не принимают в армию, где может сражаться беднейший из крестьян, мне отказывают в праве, которое отнято только у последних, лишенных чести преступников; ведь в глазах Эгона я не кто иной, как такой же преступник, и он боится, что я могу изменить своим братьям, что я стану шпионом!

Гартмут в отчаянии закрыл лицо руками, и последнее слово глухим стоном сорвалось с его губ. Вдруг он почувствовал, что рука Адельгейды тихо легла на его плечо.

– Это клеймо снимется вместе с именем Роянова. Откажитесь от этого имени, Гартмут! Я принесла вам то, чего вы безуспешно добивались, – доступ в ряды войск.

Гартмут поднял голову и посмотрел на нее с недоверчивым изумлением.

– Не может быть! Каким образом вы…

– Возьмите эти бумаги, – перебила его Адельгейда, вынимая из кармана портмоне. – Они выданы на имя Иосифа Танера. Приметы: двадцать девять лет, высокий рост, смуглый цвет лица, черные волосы и глаза. Вы видите, все подходит. С этими бумагами вас примут добровольцем.

Она протянула Гартмуту бумажник, и он судорожно схватил его, как будто это было драгоценнейшее из сокровищ.

– Но эти бумаги…

– Принадлежат умершему. Правда, они были переданы мне для другой цели, но ведь покойнику они больше не нужны, и он простит меня, если я спасу ими живого человека.

Гартмут раскрыл бумажник. Ветер рвал бумаги из его рук, так что он с большим трудом мог разобрать их содержание. Молодая женщина продолжала:

– Иосиф Танер занимал скромную должность в Оствальдене. Сегодня утром у него пошла горлом кровь, хотя болезнь казалась уже излеченной. Ему оставалось жить всего несколько часов, и он поручил мне передать последний привет и вещи матери. Бедная женщина получит все, что может напоминать ей о сыне, только эти документы я взяла для вас. Ведь этим мы никого не обкрадываем, для матери Танера они не составляют никакой ценности. Строгий судья, вероятно, назовет это обманом, но я с радостью беру на себя вину, Бог и отечество простят мне этот обман…

Гартмут спрятал бумажник в карман, выпрямился и откинул мокрые от дождя пряди волос с высокого лба, единственной черты лица, унаследованной им от Фалькенрида.

– Вы правы, Ада. Словами я не в состоянии отблагодарить вас за то, что вы мне даете, но постараюсь доказать свою благодарность.

– Я знаю это. Отправляйтесь с Богом и… до свидания!

– Нет, не желайте мне вернуться! – мрачно возразил Гартмут. – Война может примирить меня с самим собой, но не с отцом и не с Эгоном, потому что, если я останусь жив, они ничего не узнают и позорное пятно останется на мне. Но если я погибну, скажите им, кто лежит в чужой земле и под чужим именем; может быть, тогда они поверят вам и снимут печать презрения хоть с моей могилы.

– Вы хотите быть убитым? – спросила Адельгейда с горьким упреком. – Даже если я скажу вам, что ваша смерть убьет меня?

– Тебя, Ада? – воскликнул Гартмут, загораясь страстью. – Разве тебя уже не пугает моя любовь, судьба, которая влекла нас друг к другу? Значит, я мог бы достичь высочайшего счастья в мире, потому что ты свободна; но теперь оно дается мне лишь на один миг и снова отодвигается на недосягаемую высоту, как сказочное существо, носящее твое имя в моей драме. Но пусть будет так!.. Все-таки счастье пришло ко мне, и хоть раз, хоть на прощание я могу обнять его!

Он привлек к себе любимую женщину и прижался губами к ее лбу.

– Гартмут, – умоляюще прошептала Адельгейда, – обещай мне, что не будешь искать смерти.

– Обещаю, но смерть сама сумеет найти меня. Прощай!