Любовь изгнанницы

Недалеко от местечка Селлинг принцессе показали ажурную часовенку святой Анны, которую Уорвик воздвиг в год ее рождения. Девушка долго молилась в ней перед раскрашенной и позолоченной статуей своей покровительницы, ибо, несмотря на умиротворение, витавшее в воздухе «сада Англии», с его прозрачными реками, зелеными фермами и старой римской дорогой, никогда не бывавшей пустынной из-за множества паломников, она чувствовала, как непрочно ее собственное положение и как опасность подстерегает ее отца. Безоблачное синее небо графства Кент казалось ей давящим, словно перед грозой – той грозой, что надвигалась с Севера.

Едва ли не каждый день Анна навещала короля, садилась у его ног и, взяв его руки в свои, участливо говорила с ним. В конце концов ей начало казаться, что Генрих прислушивается к звукам ее речи, а однажды он даже попытался ей улыбнуться.

– Да-да, я тоже заметил! – воскликнул лорд Лэтимер, когда Анна сказала ему об этом. – Видимо, святой Томас услышал наши мольбы и королю становится лучше. Еще немного, и он хотя бы отчасти придет в себя.

Одной из своих главных обязанностей Анна почитала посещение городских приютов и больницы святого Томаса Бекета при соборе. Больница была древней, сохранившейся, наверное, еще с тех времен, когда святой Августин крестил в Кентербери англо-саксонского короля Этельберта.

Своими мощными каменными стенами и небольшими окнами, куда проникало недостаточно света и поэтому в помещении всегда горели ряды светильников, она походила скорее на крепость. Само здание было длинным и узким, так что алтарь в его глубине, где ежедневно служили четыре мессы и читали на ночь молитвы, почти не был виден от входа. В помещении было сыро, хотя архиепископ и следил, чтобы здесь всегда пылали жаровни и курился ладан. Однако, несмотря на это, здесь всегда витал тяжелый, тошнотворный дух от бесчисленных больных, которые являлись к праху святого Бекета, а затем попадали в госпиталь.

Анну с первых же дней поразил этот неистощимый кладезь страданий. На длинных нарах вдоль стен лежали старики и дети, роженицы и умирающие, покрытые гнойными струпьями, распухшие от водянки, гангренозные, истощенные дистрофией или мечущиеся в бреду. Среди них в светлых одеждах сновали монахи-цистерианцы, разнося лекарства, меняя повязки, обмывая, молясь и унося умерших. Они боролись за каждую жизнь с такой самоотверженностью, какую может дать только вера. Цистерианцы владели всеми медицинскими секретами, умели приготавливать мази, настои и бальзамы, зашивать раны, вскрывать нарывы, устранять рубцы и затвердения.

Порой, приходя сюда и наблюдая за их работой, Анна ловила себя на кощунственной мысли, что не столько молитва, обращенная к святыне Англии, сколько умение лекарей совершает чудо возвращения страждущим здоровья. Впрочем, чудеса в таком скопище недугов совершались далеко не всегда и число зашитых в саваны трупов редко уменьшалось.

Анна всякий раз перед тем, как войти под этот кров, дважды читала молитву, дабы набраться духу. Так и сейчас, преклонив колени и сотворив крестное знамение, она вошла вовнутрь, но не сделала и нескольких шагов, как почувствовала дурноту. Недалеко от входа в углублении стены лежал шестилетний мальчик, которого принесли на носилках его молодые родители из далекого Корнуолла. Ребенок был покрыт коростой, волос у него не было, но удивительно красивые синие глаза с печальной умудренностью смотрели на мир.

Когда Анна подошла к его ложу, мальчик попытался улыбнуться. Принцесса всегда была добра к нему, а однажды даже подарила блестящий волчок.

– Как дела, маленький Тимоти? – спросила она, садясь, но внезапно покачнулась. От ребенка всегда исходил нестерпимо дурной запах, но сегодня ей показалось, что он по-особому резок. Мимо прошел монах, неся в горшке горящие угли для жаровни. Ее обдало жаром и смрадом, запах Тимоти смешался с запахом толстой старухи, лежавшей рядом, с тысячей запахов больницы.

Она едва успела выбежать на воздух, все внутренности переворачивались. Кентские барышни, состоявшие у нее в услужении, пришли в замешательство, не зная, что делать. К счастью, рядом случился один из монахов. Он усадил девушку в тени, смочил ей виски и велел послушнику принести прохладного отвара из мяты.

Вскоре Анне стало лучше, но голова все еще кружилась и в ушах стоял звон. Она переменила намерение посетить больницу и вернулась к себе. Весь остаток дня она чувствовала себя так же неважно и, отказавшись от трапезы, пораньше легла в постель.

Однако, едва вышла последняя фрейлина, как она вскочила и села на кровати, широко открытыми глазами глядя на свет ночника. Она была бледна и вся дрожала.

– Пречистая Дева! Ангелы небесные! Что теперь будет?

Минул почти месяц с тех пор, как она лежала в объятиях Филипа Майсгрейва, и теперь стало ясно, что та ночь не прошла бесследно!

В последнее время, измученная подозрениями и тревогами, она не обращала внимания на свое состояние и лишь пару раз подосадовала, ощущая легкое головокружение по утрам. Но сегодня!..