Любовь к чудовищу (ЛП)

Эрин ахает. Она не хочет, чтобы эта женщина путала её мысли, но это её страх. Не то, что она

использовала Блейка, а то, что он будет так думать. Не то, что она не любит его по-настоящему, а то,

что он не любит её. Нет, она не позволит Бел путать её.

— Очевидно, вы злитесь и озлоблены на что-то, но вы не знаете меня. И, думаю, вы не знаете

его.

— Я знаю достаточно. Я знаю, что он отверг всё, за что мы когда-либо боролись, включая

жизнь в политике, включая наших друзей, включая такую женщину, которая была бы для него

хорошей женой.

— Я буду хорошей женой.

— А я знаю, что ты мусор. И это всё, кем ты когда-либо будешь.

***

Блейк хочет быть где угодно, но не в этом кабинете, где ему так много раз читали лекции из-за

одного или другого дурацкого антиквариата. У него был небольшой послужной список в средней

школе, в которую он ходил, — ирония, учитывая, что теперь он профессор.

Его отец не садится за свой стол. Вместо этого он садится в одно из кожаных кресел с высокой

спинкой у камина, и Блейк присоединяется к нему. На равных? Блейк сомневается, что это когда-

нибудь будет правдой. И, может быть, так происходит между отцами и сыновьями — один всегда

лидер, даже если сын прекратил гоняться много лет назад.

— Должно быть, всё серьёзно, — лениво отмечает его отец. — Если тебе потребовалось так

много времени, чтобы прийти с этим.

Блейк усмехается, без юмора.

— Серьёзно, да. У меня есть к тебе вопрос, но я боюсь, что ответ мне не понравится.

Его отец молчит, глядя на каминную решётку, где не горит огонь. Проходят долгие минуты.

— Я знаю, ты думал, что я ненавижу то, что ты завербовался. И ты прав. Так и было.

— Рад, что мы это прояснили, — сухо произносит Блейк.

— Я боялся. Боялся, что ты никогда не вернёшься домой. И я был прав, в каком-то смысле. Ты

так и не вернулся к нам.

Его горло пересыхает.

— Ты хотел видеть не меня. То был какой-то другой ребёнок. Такой же, как ты.

— Не такой же, как я. У меня никогда не было твоего мужества.

В его словах звучит окончательность, от которой у Блейка внутри всё сжимается.

— Я не отрёкся от вас полностью. Сейчас я здесь. И вы будете приглашены на свадьбу.

— Даже если тебе не понравится мой ответ на этот вопрос, который ты задашь?

Приходит очередь Блейка молчать, потому что он не может ничего обещать. Его верность

принадлежит Эрин, и кроме этого это правильно. Любая благодарность, которую он испытывает к

своим родителям, похожа на этот дом — старая и скрипящая под весом настоящего.

— Папа, что случилось с Софией Рейдер?

Тишина. Неподвижность. Отец услышал его и понял, каждый нюанс вопроса.

Блейк даёт ему время ответить, потому что лучше подождёт правды. И он знает, что услышит

любую ложь отца в этом комнате, где их только двое.

Его отец говорит медленно:

— Откуда ты её знаешь?

— Она здесь работала, так ведь? Я мог так о ней узнать.

Он медленно качает головой.

— Ты тогда был в университете и приезжал домой как можно реже. Ты никогда с ней не

встречался.

Подозрение становится темнее.

— Почему ты это помнишь? Что-то такое конкретное, как встреча твоей горничной и сына?

— Потому что она была не просто моей горничной.

Блейк закрывает глаза.

— Боже.

— Это было неправильно. Я не защищаюсь. Я просто отвечаю на твой вопрос.

— Ты когда-нибудь делал ей больно? — требовательно спрашивает Блейк. — Ты... — он не

может даже произнести это слово. — Ты принуждал её?

— Что? — отец поворачивается к нему, на его морщинистом лице появляется редкое

выражение шока. — Боже, нет. Я бы никогда никого не принудил, никогда бы не причинил боль

никакой женщине. И определённо не ей.

— Господи, — значит, у его отца был роман. Это не должно его удивлять, но всё равно

удивляет. По крайней мере, это лучше альтернативного варианта. — Ты знаешь, какая у Эрин

фамилия?

Мышцы в челюсти его отца дёргаются. В глазах появляется осознание.

— У Софии была дочь.

— Верно. И Эрин знает, что её мать здесь работала. Она помнит, как та пришла домой в слезах

в последний день работы здесь.

Кожа мужчины бледнеет.

— Я... заботился о Софии. Без меры.

— Видимо, не достаточно, чтобы продолжать нанимать её. Или держать руки при себе, чтобы

она не чувствовала себя под давлением.

— Она хотела того, что у нас было. Говори, что я не прав, но я верю в это.

Блейк качает головой.

— Тогда что произошло?

— Твоя мать узнала. Но она не высказывала мне недовольство. Она высказала всё Софии, пока

та была наверху. Это было... очень скверно.

— Не может быть, — с отвращением произносит Блейк.

— Я остановил их перепалку, но я... — его отец вздыхает и выглядит более уставшим, чем

когда-либо. — Я позволил твоей матери вышвырнуть Софию из дома. Я не защитил её. Я любил

Софию, но когда всё выяснилось, я решил сохранить жену и остаться, а не быть с ней. Я был трусом.

Блейк согласен, но его слишком тошнит от всего этого, чтобы так сказать. В конце концов, он

понимает иронию того, что сам обвиняет отца в проступке. Блейк боролся со своим влечением к

юной горничной, зная, что это слишком неприлично, что та слишком молода и красива и хороша для

него. И, в конце концов, он сдался своему желанию — как и его отец.