Теперь отвечаю про себя. Когда я пишу беллетристику, то стараюсь быть экстравертом. Когда небеллетристику («Аристономию», например) — не стараюсь, а остаюсь самим собой. На втором этапе своей писательской карьеры я попробовал смикшировать одно с другим, написал два экстравертно-интровертных романа («Внеклассное чтение» и «Красного петуха»), но быстро понял, что это нечестно и неправильно. Люди ждали Деда Мороза, а я достал из мешка с подарками вместо пряников зубастых крокодилов…
С тех пор я пишу экстравертное и интровертное сепаратно. По обложке очередной книжки сразу видно, чтó в мешке. Если изображено нечто забавное и затейное — читайте, не бойтесь. Если серое и мрачное — я честно предупредил.
Из комментариев к посту:
«Внеклассное чтение» и «Красного петуха» я отношу к лучшим произведениям Акунина — и не вопреки выглядывающим оттуда "крокодилам", а благодаря им.
Забавно, что я сейчас перечитываю дневники М. Пришвина, где он размышляет о природе писательства.
Так, он разделял всех писателей на писателей с воображением и без воображения (видимо, интровертов и экстравертов?))
"Достоевский и Гоголь — писатели с воображением. Пушкин, Толстой, Тургенев исходили от натуры. Я пишу исключительно о своем опыте, у меня нет воображения" (М. Пришвин, Дневники 28–29 гг).
Еще он говорил, что " можно всех писателей разбить на 2 группы: одни писатели умнее своего таланта, другие — талантливей своего ума. Но есть промежуточная группа писателей, которые стремятся быть умнее своего таланта (Лев Толстой)" (М. Пришвин. "Мой очерк").
Уважаемый ГШ, Ваша классификация(понимя ее условность) порождает много вопросов конкретных и общих, например:
— Достоевский к какому классу относится, или, скажем, Булгаков?
— Библию куда отнести?
— мощная интровертная энергетика как влияет на читателя?
Во времена Достоевского этого разделения еще не произошло. Булгаков же, по-моему, классический — самый лучший — беллетрист. (Это не ругательное слово, а обозначение жанра).
Феноменальный доктор Барри
19 декабря, 13:20
Граф де Лас-Касас, наполеоновский секретарь на острове Святой Елены, в записи от 20 января 1817 года сообщает, что к его заболевшему сыну приходил «медицинский джентльмен»: «…мальчик лет восемнадцати, видом, манерами и голосом похожий на женщину. Про этого доктора Барри мне сказали, что он невероятный феномен. Якобы он получил диплом в тринадцать лет, после строжайших экзаменов, и в Кейптауне прославился как превосходный лекарь».
Если бы Лас-Касас знал истинную историю Джеймса Барри, он поразился бы не возрасту юного эскулапа (которому на самом деле было не восемнадцать, а двадцать восемь — десять лет доктор себе убавил, чтобы отсутствие растительности на лице не выглядело странным), а иному обстоятельству, по тем временам совершенно фантастическому. Военный врач Джеймс Барри на самом деле был женщиной и родился, то есть родилась с именем Маргарет-Энн.
Биографию этой поразительной леди, то есть джентльмена, то есть все-таки леди, я внимательно проштудировал, когда готовился писать роман «Сокол и ласточка». Меня тогда интересовали подлинные истории женщин, которые долгое время успешно выдавали себя за мужчин. Маргарет-Энн делала это на протяжении пятидесяти шести лет и сохранила тайну до самого конца. Настоящий пол доктора Барри был раскрыт лишь после смерти. Во избежание скандала военное ведомство засекретило ужасный факт на сто лет — ведь Барри был не просто врачом, а генерал-инспектором госпиталей, то есть главным начальником всей военной медицины.
Примечательны мотивы, по которым ирландская девица из приличной семьи пустилась в эту пожизненную авантюру. Ничего романтического или альтруистического там не было — мол, мечтаю лечить людей, а женщине в медицину дорога закрыта. Просто семья разорилась, девушка осталась бесприданницей, надо было приискать способ добывать хлеб насущный, а врачи зарабатывали намного больше, чем гувернантки или компаньонки.
Составился маленький заговор, в котором участвовали мать Маргарет (она несомненно тоже была незаурядной личностью) и один стряпчий, подделавший документы.
В 1809 году двадцатилетняя барышня уехала из Лондона и через несколько дней прибыла в Эдинбург уже юношей. Поступила на медицинский факультет, с отличием его закончила, защитила диплом — что-то такое про грыжу, и столь блистательное, что работа даже была опубликована.
Я долго не мог понять, почему Маргарет решила пойти в армию. Может быть, просто открылась вакансия (шла война с французами)? Но "Джеймс Барри" и после окончания боев осталась на военной службе. Думаю, она решила уйти из мира женщин в мир мужчин окончательно и бесповоротно. Чтоб ни о чем не сожалеть и не оглядываться назад. Всё, с этого места буду называть доктора «он».