Любовь к истории (сетевая версия) ч.13

Моей бабушке 83, у нее остались всего две подруги, и то каждая моложе ее лет на десять. Но смерти она не боится абсолютно. Она о ней просто не думает. "Я, говорит, как телевизор включу, так уже понимаю, что нечего бояться. Мне восемьдесят… сколько? три? Спасибо, забыла. И все равно – вкусно ем, мягко сплю. Конечно, кости болят и глаз не видит, но могу думать, это самое главное. А в телевизоре гибнут постоянно молодые ребята, как в мое детство. Ну, люди дураки, зато у нас хорошо Путин умный, от войны уберег (она очень уважает Путина, после Сталина и Петра он для нее самый лучший правитель). А хуже смерти – это родных забыть (у нас соседка по даче именно так – забыла. Вообще, дочь, внука. Спрашивала, КТО вы? Что от меня хотите? И внук мне по секрету сказал, что лучше б уж она умерла, чем ТАК).

Старики все это видят, и понимают, что отправиться на девятом десятке ТУДА – далеко не самое худшее.

Старые газеты

4 апреля, 12:58

Я не раз писал о своей любви к старым фотографиям. Почти так же сильно я люблю старые газеты. Одна из приятнейших частей моей обычной работы по подготовке книги – чтение газет описываемой эпохи. В доэлектронные времена, бывало, сидел над пыльными подшивками каких-нибудь «Вѣдомостей Московской Городской Полиціи» и всхлипывал да сморкался – от чувств и от аллергии на бумажную пыль.

Теперь получаю всё что нужно от помощников и консультантов в электронном виде и больше слез не лью. Очерствел душой. Но люблю это занятие не меньше, чем прежде.

Сейчас вот штудирую московские газеты 1925-26 годов. Отбираю, что может понадобиться для работы (это продолжение «Аристономии»), а заодно натыкаюсь на массу всего любопытного. Ужасно было интересное время – двадцатые годы. Веселое, страшное, энергетическое, противное – всякое. Невероятный гоголь-моголь из старого и нового, сочетание несочетаемого.

Хочу с вами поделиться тремя сюжетами:

– Про ограбление 112-летней монахини;

– Про ревнивого сапожника-аристократа;

– Про вероятный источник одного из самых известных сюжетов советской литературы.

Уж я искал-искал, не оставила ли экономная долгожительница еще каких-нибудь следов в глубинах Сети – увы. Только вообразите! Эта Платонида родилась раньше Лермонтова и дожила до квантовой теории. Накопила 68 рублей. Удостоилась заметки в «Известиях» – это, видимо, и был хайлайт всей ее биографии. Потом всё, растаяла в сумерках Времени.

Волнуюсь за старушку: пережила ли она потрясение? Поймать-то мазуриков поймали, но не зажулила ли милиция деньги? Представляю, сколько лет она их копила (это не шибко много – средняя месячная зарплата). Грустная история.

А следующая – ужасная, но и удивительная. Не столько самим событием (ну зарезал человек от ревности жену, да заодно и тещу, с кем не бывает), сколько фамилией. De Ribassot, насколько я понимаю, старинный французский род из Жиронды. Откуда взялся сапожник-аристократ на Большой Тихоновской улице, дом 35 – загадка. Перековался, что ли, из паразитов в пролетарии? Но галльской пассионарности не утратил, o non!

И наконец жемчужина моей коллекции: дело Романовского комитета.

Может быть, я ломлюсь в открытые двери – тогда прошу простить за невежество, но я уверен, что именно эта одесская афера подала двум писателям-одесситам идею подпольной организации «Меча и орала».

– Граждане! – сказал Остап, открывая заседание. – Жизнь диктует свои законы, свои жестокие законы. Я не стану говорить вам о цели нашего собрания – она вам известна. Цель святая. Отовсюду мы слышим стоны. Со всех концов нашей обширной страны взывают о помощи. Мы должны протянуть руку помощи, и мы ее протянем.

В реальной жизни, оказывается, всё было еще смешнее и сильно страшнее.

«Кто ударил папку во время игры в теннис?» – спрашивает заколотый штыком цесаревич расстрелянную великую княжну Татьяну. Автор оригинальной идеи – контрразведчик, лично повесивший четырех рабочих…

Родная отечественная история, как обычно, кудреватей всякой беллетристики..

Из комментариев к посту:

evgeniy_efremov

"Киса Воробьянинов настолько хорош и выразителен сам по себе, что мысль о его вторичности кажется неуместной. Даже если он с кого-то и списан, трудно представить, чтобы оригинал мог соперничать в бессмертии с отцом русской демократии.

Между тем в бессмертии-то как раз – запросто. Эмигрант Василий Шульгин (1925 г., на фото из архива Ольги Матич) – Воробьянинов-первый – прожил 98 лет, скончался в Советском Союзе и «Двенадцать стульев», несомненно, читал, как в свое время читала, веселясь, вся русская эмиграция…"

Это статья историка Ивана Толстого о нелегальном вояже Шульгина в СССР, который смог вернуться и обратно в Зарубежье.

http://lebed.com/2013/art6189.htm

evgeniy_efremov