Любовь к камням

Евфрат и Тигр были мрачными, быстрыми, опасными. Всегда выглядели старыми. Река Залмана была багдадской; река Даниила пустынной. Притягивающей к себе жизнь. Погруженного в свои мысли Даниила иной раз толкали, но вреда ему ни разу не причинили. Иногда задирали, но он по-прежнему оставался доверчивым. А Евфрат был широким, извилистым. Протяженной рекой с перемещающимися, словно гигантские угри, наносными песчаными островами, делавшими судоходство невозможным. Люди селились на ней раньше, чем на Тигре, и на юге, где обе реки сливались, Евфрат был живительнее, и белые зимородки кружились над ним.

Прозвища «Евфрат» и «Тигр» Рахиль придумала, но не употребляла. Втайне она была обеспокоена ими. Город был полон разных вер и древних, мстительных богов. Рахиль считала, что эти прозвища стали зловещими. Она наблюдала за Даниилом из западной двери. Он шел с братом и Юсуфом, нес домой медовые соты. Даже на ходу он казался инертным, хотя слабым отнюдь не был. Эта пассивность, думала Рахиль, скрывает или порождает некую силу, нечто такое, что может со временем стать чем-то выдающимся. В сравнении с ней проворство Залмана казалось ущербным.

Рахиль отвернулась. Однажды, когда она дразнила братьев кличками, которые придумала, слова застряли у нее в горле. В глубине сознания возникло убеждение, что Даниил переживет младшего брата. Больше этих прозвищ она не произносила.

Дом с двумя дверями. Пчелы во дворе. Юный Залман. Живая Рахиль. Если бы Даниилу сказали, что со временем он все это забудет, он бы громко рассмеялся, преодолевая страх.

По краю пустыни шли два мальчика. Один повыше. Другой ниже, но пошире в плечах. Один нес рамку с сотами. Другой шел с пустыми руками. Они были похожи, как братья. Вокруг них трепетал жарким маревом воздух пустыни.

Со временем история «Трех братьев» превращается в три истории. Потом они вновь сливаются воедино. Это затрудняет поиски. Хотелось бы иметь три головы, три пары глаз, чтобы искать эту драгоценность. Превратиться в трех сестер.

Нужно осмотреть очень много мест. Обыскать весь мир. Иногда ночами, в одиночестве, я думаю, что «Братья» утеряны безвозвратно и я пытаюсь сделать невозможное. А потом представляю себе, что брошу записные книжки со всеми добытыми сведениями. Кто-нибудь наткнется на них. Людей охватит любовь к этой драгоценности, и, как знать, может, они ее найдут. Думаю, вынести такое я бы не смогла. Это словно кто-то похитил у меня жизнь.

«Три брата». «Три сестры». Через год после того, как драгоценности английской королевской казны были уничтожены, аграф герцога Иоанна Бесстрашного сменил название. В течение шести лет он назывался Les Trois Sceurs8. Простая, грубоватая, мужская драгоценность подверглась перемене пола.

Никто не знает, почему это произошло. Я думаю, потому, что переменилась сама драгоценность. Стюарты в течение многих лет заменяли старые камни или добавляли новые — плоскогранные алмазы, подвески или жемчужины. «Братья» стали более причудливой вещью. Структура их, видимо, стала казаться хрупкой под весом камней. Но Карл с Генриеттой, кроме того, нарушили гармоничную простоту драгоценности. Стройная геометрия исчезла. Золотые зубцы были перегружены блеском. Преображенный аграф приобрел роскошь броши Лалика или яйца Фаберже, бесценного китча. В течение двух столетий «Три брата» представляли собой женскую драгоценность.

Они были также последней драгоценностью из королевской казны. Но обстоятельства сложились так, что вместе со своей владелицей, королевой Генриеттой Марией, они покинули Англию. Супруга короля пыталась продать аграф в течение нескольких лет. Отчаянно стремясь закупить оружие, она торговала им по всей Европе, коммивояжерка в пудре и помаде. В то время новое богатство на континенте было сосредоточено в Голландии, и в Роттердаме Генриетте наконец удалось сбыть аграф. Продала она его за бросовую цену, сто четыре тысячи голландских ливров, некоему месье Клетсте из банка Ломбардии.

Голландия, как и Англия, разбогатела благодаря морю. И ее города, подобно Базелю и Берну, были центрами капиталистического могущества. Якоб Фуггер испытывал личную гордость за возвышение Роттердама, состояния, нажитые на тюльпанах и пряностях. Голландия была страной, способной позволить себе приобрести «Трех братьев», и меньше чем за год аграф был дважды продан — сначала Виллему Амстердамскому, затем Андрису Зауткампскому, Селедочному Королю. Оба были купцами, чьи дела процветали. Покупка знаменитого сокровища демонстрировала всей Европе, коронованной и нет, что даже купец может носить королевские бриллианты.