Любовь к камням

— Вы отняли у меня все, что я любил, понимаете? Мы не такие уж разные, мистер Ранделл. Мы любим одно и то же.

Ювелир заскулил, и Залман увидел, как по его подбородку течет плоть. Он придвинулся ближе.

— Мы одинаковы, сэр. Всякий, кто способен любить драгоценный камень, способен обмануть любого, чтобы завладеть им. И вы обманом лишили меня всего. Мы братья шакалам и друзья страусам. Наша кожа почернела на нас, и кости наши сгорели от жара.

Эдмунд зашевелился, покачнулся. Сквозь зубы его вырвался какой-то похожий на смех звук. Залман прижался губами к уху ювелира, ничего не говоря, пока звук совершенно не утих.

От рук старика, прижатых к лицу, поднимался дым. Залман встал и открыл дверь. Вокруг него заклубился легкий туман, сияющий в свете фонаря над крыльцом. Он вышел в него и зашагал. На восток, к дюнам.

«Я разобьюсь, — подумал он. — Вот-вот разобьюсь, будто сосуд. И из меня хлынет ужас драгоценных камней».

Позади него вздымалось и вздымалось ввысь молчание Эдмунда.

Бред-стрит, рассвет. В дверном проеме дома номер восемь стоят, разговаривая, двое. Тот, что пониже, прижимается к стене, непокрытая голова его откинута назад. Покрытые язвами или ожогами руки сжимаются и разжимаются. Вид у него измученный, и он в самом деле смертельно измучен. Однако же в слезы ударяется, слушая его, другой. Он опускается на колени и горбится. В доме номер пять Адаме, торговец рыбой, поднимает взгляд. Сегодня пятница, самый лучший день. Потроша рыбу, он наблюдает, не случится ли чего.

Идущих на восток судов нет. Да и плавание на них оказалось бы братьям не по карману. Шхуна за все английские деньги, какие у них есть, доставит обоих в Лиссабон. Потом братьям придется отрабатывать проезд. У сильных, трудоспособных людей на это ушло бы по меньшей мере пять месяцев. У них уйдет одиннадцать — трудоспособен из двоих только старший.

Они стоят и ждут на пристани, судно должно отчалить в полдень. Проводить их не пришел никто. Кроме одежды, что на них, у братьев нет ничего. Они прожили пять лет в этом городе. Над ними раздаются пронзительные голодные крики чаек. Тот, что пониже, поднимает к ним пристальный взгляд. Лишь когда брат наклоняется к нему, он отворачивается. Судно готово к отплытию, но он не может увидеть того, что искал.

Букингемский дворец, время раннего ужина. Лецен одна сидит с графином мадеры в покоях Виктории Вельф, ребенка, которого некогда воспитывала, и вдруг замечает следы ног. Босых и черных от сажи. Следы пересекают покои королевы вдоль и поперек, словно какой-то маленький дьявол искал здесь грешников. Задолго до того, как обнаружится пропажа, стражники сбегаются на ее пронзительные вопли.

Марта уже давно в подвалах дворца. То, что она делает, дается ей легко, как обучение грамоте, ноги ее быстры, как разум. Стражники в красных фраках мешают ей чуть больше, чем она ожидала. Это похоже на игру. Ей три раза приходилось прятаться, прижимая ларец к тяжело дышащей груди. И она позже, чем хотела, добирается до огражденного веревками лестничного колодца, комнаты с каминами из красного железняка, коридора, где ковер свисает с половиц и гниет внизу.

Марта спускается в канализацию. Этим путем она ходила много раз: по нему несколько лет назад впервые пробралась во дворец. Вода сейчас быстро поднимется над лодыжками, а она знает приливы, знает, как они могут быть опасны. Даже в темноте она уверена, что времени терять нельзя.

Ее выдает плеск воды, он доносится до заброшенных комнат. Где-то под Хеймаркетом она осознает, что за ней следуют голоса, мужские, искаженные крошащейся кирпичной кладкой. Королевская канализация привлекает к себе крыс. Марта идет на восток, на северо-восток. Направляется к Флиту, большому устью Блэкфрайерса, речушке, заключенной в трубу. Она знает этот путь как свои пять пальцев, даже лучше.

Вода поднимается. Теперь у мужчин позади нее есть преимущество. Марта думает, что они пока не знают об этом. Она почти плывет, сжимая в одной руке ларец. Дыхание ее звучит так, словно она захлебывается. «Марта, ты там еще на плаву?» — вспоминает она и смеется. Мужчины позади нее идут медленно, им мерещатся чудовища.

Сбоку какой-то ход. Марта ощупывает босой ногой его устье, залитое водой на четверть, лезет в тесное отверстие, задерживая дыхание, стараясь не издавать шума. Теперь она ползет на четвереньках, не зная куда, но ползет. Стены прохода покрыты слизью. Он ведет ее вверх и делает поворот к сухому тупику.

Марта садится, прижимаясь спиной к стене. Прерывисто дышит, воздух причиняет боль, на глазах навертываются слезы. Мужские голоса еще слышны. В темноте не понять, приближаются они или удаляются. Легкие в груди ходят ходуном, и она выкашливает что-то противное, какой-то горький сгусток, на тыльную сторону ладони. Теплота сгустка приятна, и она не стирает его.