Бывает, ребенок делается вдруг тихим, покорным, услужливым. Взрослые это знают: «Верно, совесть нечиста». Нередко этой странной перемене предшествует целая буря чувств, плач в подушку, раскаяние и торжественная клятва. Бывает, мы готовы простить, получить бы лишь заверение а, не гарантию – иллюзию, что проступок больше не повторится.
«Я не буду другим. Не могу я этого обещать».
Эти слова диктует честность, а не обязательно упрямство.
– Я понимаю то, что вы говорите, только я этого не чувствую, – сказал двенадцатилетний мальчик.
Эту достойную всяческого уважения честность мы встречаем и у ребят с дурными наклонностями:
– Я знаю, воровать стыдно, грешно. Я не хочу воровать! Но я не знаю, украду я еще или не украду. Я в этом не виноват!
Воспитатель переживает мучительные минуты, видя в беспомощности ребенка собственное бессилие.
что ребенка долго удовлетворять блаженное мировоззрение, просто, добро и разумно, что сумеем утаить от него наше незнание, слабость, противоречия, поражения и падения, – и отсутствие формулы счастья. Наивно предписание педагогических самоучек воспитывать детей последовательно – чтобы отец не критиковал поступков матери, взрослые не говорили при детях о своих делах, а прислуга не лгала, что «хозяев нет дома», когда стучится нежеланный гость.
А почему зверей мучить нельзя, а мухи – сотнями! – гибнут в таких муках на липучке? Почему мама покупает красивое платье, а говорить про платье, что красивое, нехорошо? А кошка обязательно должна быть «притворечивая»? Сверкнула молния, няня перекрестилась – это бог, говорит, а учительница говорит, что это электричество. А за что надо взрослых уважать? И вора тоже? Дядя сказал: «Аж брюхо подвело», – а так нехорошо говорить. Почему «сукин сын» – ругательство? Кухарка верит в сны, а мама нет. Почему говорится «здоров как бык», ведь и быки болеют? Утопленнику везет? А почему некрасиво спрашивать, сколько стоит подарок?
Как утаить, как разъяснить, не углубляя непонимания?
Ох, эти наши ответы…
Мне дважды довелось выслушать, как объясняли ребенку перед витриной магазина, что такое глобус.
– Что это за мячик? – спрашивает ребенок.
– Да такой уж мячик, – объясняет няня.
А в другой раз:
– Мама, что это за шар?
– Это не шар, а земля. Там и домики есть, и лошадки, и мамуся…
– И мамуся-я-я? – ребенок взглянул на мать с сочувствием и испугом и не возобновил вопроса.
когда дети отличаются от нас, и не замечаем внешне резко не выраженных настроений: тихой задумчивости, глубокой растроганности, горького недоумения, мучительного подозрения и унизительного сомнения, в которых на нас похожи. «Настоящим» ребенок бывает не только тогда, когда скачет на одной ножке, но и когда задумывается над сказкой жизни. Надо только исключить действительно «ненатуральных» детей, бессмысленно твердящих заученные или перенятые у взрослых фразы. Ребенок не может думать «как большой», но может по-своему, по-детски вникать в серьезные проблемы взрослых; недостаток знаний и опыта заставляет его мыслить иначе.
Я рассказываю сказку: волшебники, драконы, злые феи, заколдованные королевны, – вдруг раздается с виду наивный вопрос:
– А это правда?
И слышу, кто-то тоном превосходства поясняет:
– Вы ведь говорили, что это сказка.
И персонажи и действия правдоподобны; все это могло бы быть, но всего этого нет, потому что мы предупредили: в сказках все неправда.
Человеческая речь, которая должна была развеять ужасы и чудеса окружающего мира, наоборот, углубила и увеличила незнание. Раньше крохотная текущая жизнь личных потребностей нуждалась лишь в некотором количестве решительных ответов, теперь новая большая жизнь слова погрузила детей сразу во все вчерашние и завтрашние, отдаленные и отдаленнейшие проблемы. Нет времени не то что все разрешить, но и просто рассмотреть. Теоретические знания отрываются от повседневной жизни и становятся вне проверяемости.
Темпераменты – активный или пассивный – выражаются в складе ума: практическом или умозрительном.
Ребенок с практическим складом ума верит или не верит в зависимости от воли авторитета, верить удобнее, выгоднее; с умозрительным – расспрашивает, делает выводы, отрицает, бунтует и в мыслях, и в действиях. Бессознательную фальшь первого мы противопоставляем стремлению к истине второго; это ошибка, которая затрудняет диагностику и делает менее эффективной воспитательную терапию.
В психиатрических клиниках стенографист записывает монологи и беседы пациентов. То же самое предстоит будущим педагогическим клиникам. Сегодня у нас есть лишь материал детских вопросов.