– Разве вы думаете, что я и часа не проживу? – спросил Пушкин.
– О нет, не потому… Но я полагал, что вам приятно будет кого-нибудь видеть. Плетнев здесь…
– Я бы желал видеть Жуковского. Дайте мне воды, меня тошнит…
Стали съезжаться близкие друзья: Жуковский, Вяземский с женой, А. Тургенев, Виельгорский, Загряжская. Прибыли врачи: Спасский, Задлер, Саломон, Даль.
Приехал известный в то время доктор Арендт, придворный врач.
– Скажите мне откровенно, – обратился к нему, медленно произнося слова, Пушкин, – каково мое положение. Каков бы ни был ваш ответ, он испугать меня не может. Мне необходимо наверное знать мое положение; я должен успеть сделать некоторые нужные распоряжения.
– Если так, – ответил Арендт, – то я должен вам сказать, что рана ваша очень опасна и что на выздоровление ваше я почти не имею надежды.
Пушкин кивком головы поблагодарил Арендта, просил только не говорить об этом жене. К заявлению врача о безнадежности своего положения отнесся с невозмутимым спокойствием. Просил врача не подавать одновременно и жене больших надежд.
Арендт обязан был сообщить обо всем Николаю I и, уезжая, спросил Пушкина, не желает ли он передать что-нибудь царю.
Беспокоясь о том, что Данзас может пострадать за участие в дуэли, Пушкин ответил:
– Просите за Данзаса, за Данзаса, он мне брат.
Арендт пообещал. Уезжая, он сказал провожавшим его в передней:
– Штука скверная, он умрет…
Положение Пушкина было тяжелое. С каждым часом страдания его становились острее и мучительнее. У постели больного неотлучно находился его друг – писатель и врач В. И. Даль, с которым он сблизился во время поездки на места пугачевского восстания.
– Терпеть надо, друг, делать нечего, – сказал ему Даль, – но не стыдись боли своей, стонай, тебе будет легче.
– Нет, не от боли стону я, а от тоски… – прерывающимся голосом отвечал Пушкин. – Нет, не надо стонать, жена услышит, и смешно же, чтоб этот вздор меня пересилил, не хочу…
Среди всех страданий Пушкин вспомнил о полученном им утром в день дуэли пригласительном билете на похороны сына Греча.
– Если увидите Греча, – сказал он доктору Спасскому, – поклонитесь ему и скажите, что я принимаю душевное участие в его потере.
* * *
С начала до конца Пушкин был удивительно тверд, и доктор Арендт заметил:
– Я был в тридцати сражениях, я видел много умирающих, но мало видел подобного…
Можно ли было спасти Пушкина? На этот вопрос ответили известные советские хирурги.
Через сто лет после смерти поэта, в 1937 году, академик Н. Н. Бурденко сообщил Академии наук, что меры, принятые врачами Пушкина, были бесполезны, а в наши дни даже хирург средней руки вылечил бы его.
Интересно отметить, что научное исследование метода лечения раненого Пушкина проводил ассистент профессора Бурденко, доктор Арендт, потомок лечившего Пушкина Арендта.